И тут, с высоты своего величия, газета уверенно предрекает:
«Таких оваций много не будет!»
Со своей стороны Соколов и его союзники, явные и тайные, а хватает и тех и других, делают все возможное, чтобы сократить или хотя бы притушить овации, предназначенные актрисе.
Пока это удается им только частично.
Стрепетова попала на образцовую сцену в трудное время.
Бомба, брошенная народовольцами, метила в Александра II. Но уничтожила она не только самодержца, а и остатки либерализма.
Манифест нового царя, Александра III, напомнил всем о незыблемости самодержавия в России. Игра правительства в поддавки с народом закончилась. Новая власть осудила предшественников за попустительство либералам. Публичное развенчание политики массовых репрессий было сочтено ошибкой. Государь меньше всего был расположен к гибкой и уклончивой тактике. Он презирал ссылки на гуманность и реформам предпочитал открытое устрашение.
Своим ближайшим помощником государь избрал бывшего наставника, профессора гражданского права Победоносцева. Обер-прокурор святейшего синода, по едкому выражению современника, считал даже «хождение на своих ногах непозволительным своеволием». От либеральной статьи, сатирического рассказа, правдивого живописного полотна он приходил в ужас. Недаром еще до взрыва в Зимнем дворце он возмущался Лорис-Меликовым за то, что тот «распустил печать».
Поблажек ждать больше не приходилось. Когда министры попробовали сказать, что «трон не может опираться исключительно на миллион штыков и армию чиновников», их заявление вызвало в Победоносцеве священный трепет. Александр III понял, что на него можно положиться.
Министры, недооценившие штыки, вышли в отставку. Реформы, ими допущенные, были признаны заблуждениями. Мракобесы торжествовали победу. Под флагом забот «о благе народном» разгоняли интеллигенцию, разжигали шовинизм, подвергали аресту целые номера журналов, уродовали цензурой лучшие произведения современников.
В те годы дальние, глухие
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла…
Под их прикрытием шла скрытая реставрация крепостнического режима. Нажим на литературу и искусство усилился. Правительство легко прощало взяточничество, казнокрадство, приумножение доходов за счет государства, любую ошибку «вправо».
Тем, кто выбирал направление «влево», рассчитывать на снисхождение не приходилось.
Салтыков-Щедрин с уничтожающей, но горькой издевкой писал о тех, кто добрался до верхних ступеней лестницы благоденствия:
«Шумели, пили водку, потирали руки, проектировали меры по части упразднения человеческого рода, писали вопросные пункты, проклинали совесть, правду, честь, проливали веселые крокодиловы слезы…»