Для этих почтенных граждан важно было одно: снабдив бедняжек заграничным паспортом и дождевым зонтиком, изгнать их как можно скорее из дому, чтобы потом припеваючи жить на присылаемый ими заработок.
Со временем выработались даже некоторая традиция и сноровка в деле внешней подготовки этих девочек, и Джону Кабюсу пришлось изрядно потрудиться, чтобы собрать и записать все эти курьезные принципы, представшие в еще более курьезном виде в его толковании. Он обошел все учреждения, где фабриковались эти гувернантки, расспрашивал начальниц и учителей, стараясь в особенности узнать, как лучше всего наладить воспитание мальчика из знатной семьи, притом за счет наемных людей и без всяких усилий и забот со стороны родителей.
По всем этим вопросам он заготовил любопытную докладную записку, которая благодаря его усердным записям вскоре разбухла до объема в несколько листов; при этом он старался привлечь своей работой как можно больше внимания. Эту записку он спрятал в специально изготовленный жестяной футляр, который носил при себе на кожаном ремне, перекинутом через плечо. Заметив это, зельдвильцы решили, что он подослан к ним с целью выведать секреты их производства и передать их заграничным конкурентам. Они обозлились и выгнали его с проклятиями и угрозами из города.
Довольный тем, что ему удалось причинить им неприятность, он уехал из Зельдвилы и прибыл в Аугсбург, веселый и жизнерадостный как молодая щука. В прекрасном настроении вошел он в дом, где царило не менее радостное оживление. Первой встретилась ему расторопная, пригожая крестьянка с высокой грудью. Увидав у нее в руках кувшин с горячей водой, Джон принял ее за новую кухарку и довольно благосклонно на нее посмотрел. Ему все же не терпелось поздороваться с хозяйкой дома, но она не могла его принять, так как лежала в постели, хотя в доме все время слышался какой-то странный шум. Производил его старик Литумлей. Он бегал взад и вперед, пел, кричал, хохотал, с кем-то спорил и, наконец, появился, пыжась, отдуваясь, с выпученными глазами, багровый от радости, гордости и высокомерия. Он бурно, но с достоинством приветствовал своего любимца и тут же убежал по какому-то делу: видно, хлопот у него был полон рот.
Время от времени доносился откуда-то приглушенный писк, словно игрушечной трубы. Полногрудая крестьянка снова появилась с охапкой белых пеленок и крикнула:
— Иду, мое сокровище, иду, мой мальчик!
«Ах, чтоб тебя! Что за лакомый кусочек!» — подумал про нее Джон, глядя на ее белую шею и не переставая в то же время прислушиваться к неумолкавшему писку.