— Я бы выбрал красоту, — тихо сказал Астурик.
— Это выбор слабого! Того, кто хочет лишь созерцать, а не творить! — ответила Мессалина.
— Но это не так! — с отчаянием воскликнул Фабий. — Ты ничего не знаешь обо мне, чтобы так говорить. Если б ты дала мне шанс, я доказал бы тебе, что я и есть тот идеальный избранник, о котором говорил тебе отец.
— Наш император далеко не красив, но остальное в нем присутствует. Это власть, знатность, богатство. Три составляющих из четырех, а также его заявление о своей божественности. Он — идеал! А твоего лица я даже не могу разглядеть в темноте, и сомневаюсь и в знатности, и в богатстве.
Фабий беспомощно молчал, но буря в его душе могла по силе сравниться с той, что бушевала сейчас за их хрупким и ненадежным убежищем.
— Ну, надо же, я повергла тебя на обе лопатки, — легкий смех, будто пощечина, хлестнул по лицу. — Впрочем, твои речи так горячи, что я уже колеблюсь, не знакомы ли мы с тобой. Зачем ты попросил меня дать тебе шанс? Ты что, знаешь меня?
Юноша продолжал хранить безмолвие, ему нечего было сказать надменной девушке. Горячая узкая ладонь неожиданно коснулась его щеки.
— Ты плачешь? — испуганно спросила девушка.
Фабий резко отбросил ее руку.
— Это все дождь виноват. Надо выбираться отсюда, тебя скоро начнут искать слуги. Да и гроза может затянуться.
— А я никуда не спешу, — ответила Мессалина. — Мне кажется, мы еще не договорили, Фабий Астурик. Ты так и не ответил на мой вопрос.
— Я ничего не буду тебе говорить. Ты хоть и молода, но уже порочна, как и все римлянки. Тебе с колыбели внушали все премудрости предательства. Ты не веришь в любовь, а веришь лишь в деньги. Но деньги могут утечь сквозь пальцы подобно воде, а власть не защитит от тайных врагов и не убережет от кинжала в спину. А истинная любовь вечна!
Мессалина всхлипнула:
— Но как мне познать ту любовь, о которой ты говоришь, если меня окружают лишь охотники за моим приданым или те, кто хочет обладать моим телом. Мне никто, кроме тебя, никогда не говорил таких вещей. Во что же мне верить?
Фабий порывисто заключил девушку в объятия и прижал к себе.
— Ты хочешь услышать ответ? Так слушай, — зашептал он, перебирая пальцами спутанные ветром пряди ее волнистых волос. — Впервые я увидел тебя на рассвете, освещенную первыми лучами восходящего солнца. От твоего тонкого изящного силуэта исходило божественное сияние, ты была так прекрасна, что мое сердце забыло о новом толчке и замерло, пока я любовался твоей красотой, буйными черными кудрями, нежной грацией гибкого тела и изящными движениями рук. Ты что-то говорила своему спутнику и вдруг кончиком розового язычка облизнула пунцовые губки, и сердце мое сорвалось куда-то вниз. И тогда я понял, что предо мной стоит моя любовь, первая и единственная.