— Что ж, деньги тоже не помешают, — хихикая, произнес он. — Но это лишь плата за выход отсюда. А ты обязана мне кой-чем поважнее, девица. И платить будешь по-другому. Уж если этому смертнику позволено было развлекаться с тобой, то чем я хуже?
Валерия замотала головой в немом протесте, но Теренций рванул на ней плащ, оставив обнаженной, нагнул, заставив опереться руками на замызганный стол, и, задрав свою тунику, всадил в нее свою разгоряченную плоть. Мессалина хрипло застонала от боли и попыталась освободиться. Секундус зажал ей рот и, продолжая насиловать, зло прошептал:
— Хочешь позвать кого-нибудь на подмогу, маленькая шлюшка? Мои друзья с радостью прибегут порезвиться с тобой. Но, клянусь Приапом, не для того я спас тебя, чтобы эти молодцы заездили тебя до смерти. Все-таки ты была так щедра со мной.
Когда все было кончено, униженная девушка сползла на пол и горько зарыдала. Теренций помог ей надеть плащ и, придерживая за талию, довел до носилок. Дремавший Клавдий встрепенулся и подвинулся, в темноте он не мог разглядеть, что лицо Мессалины залито слезами, а шея распухла и вся в синяках. Она с трудом уселась рядом с ним и обмякла, вновь лишившись чувств, едва тронулись носилки.
Клавдий пришел в ужас, когда дома рассмотрел раны девушки. От глотка горячего вина Мессалине стало лучше, боль в шее немного притихла.
— Прости меня, Тиберий, — прошептала она, кутаясь в грязный плащ.
Клавдий отвел глаза, поправляя подушку за ее спиной.
— Думаешь, я не понял, зачем ты пошла к нему в тюрьму? — спросил он. — Я слишком влюблен в тебя, чтобы противиться вашему последнему свиданию. Глупец! Я дал тебе совершить эту ошибку, которая чуть не привела тебя к гибели, моя красавица. Нет мне прощения! Я должен был предвидеть, что сын моей сестры способен на подобное злодейство. Тебе ведь неизвестно, что он убил гетеру Пираллиду, которая грозилась выдать нас Калигуле.
Мессалина тихо вскрикнула.
— Он был всегда так кроток и нежен со мной. Я была уверена, что любовь его искренна.
— Может, и так, но ты забываешь, что он — сын своей матери. Той, которая без зазрения совести дала отраву его отцу, презрев супружескую клятву ради амбиций любовника.
— А скажи, Клавдий, почему ты, — Мессалина сделала упор на последнее слово, — выдал наш заговор цезарю? Неужели ради меня?
Тиберий пожал плечами и отвернулся.
— Не только, — сказал он, глядя в сторону. — Во-первых, Калигулу предупредили о готовящемся покушении и назвали имена заговорщиков, а, во-вторых, я дал клятву Германику заботиться о его детях, и она не давала мне покоя с тех пор, как я узнал, что Гаю предстоит умереть.