Но от этого вывода ему стало во много раз тяжелее. Муромцев сжатым кулаком растирал изрезанный крупными морщинами лоб и принимался распутывать ниточку сначала.
«Как ни верти, другого не придумаешь».
Неожиданно Илье Фаддеевичу стало ясно, что он не в силах расстаться с Севой. Мальчишка прирос к его сердцу, как не прирастал ни один другой человек.
Илья Фаддеевич встал из-за стола и прошёл в Севину комнату. Поправив одеяло, он несколько секунд постоял около кровати.
— Я от вас никуда не поеду, — вдруг, не открывая глаз, сказал Сева.
— Ты что, письмо прочёл?
— Прочёл, — всё так же, изо всех сил сжимая веки и удерживая слёзы, отозвался Сева. — Только я от вас никуда не уеду, так и знайте!
…Всю дорогу в Волгоград Илья Фаддеевич продумывал пинию поведения. Около часу он бродил вокруг детского дома, раз десять поднимался по ступенькам невысокого крыльца и спускался обратно, пока наконец распахнул дверь.
— Ну вот! — встретила его заведующая. — У Севы отыскался брат. Надеюсь, вы понимаете, что наш общий долг дать им возможность жить вместе? — Заведующая пристально смотрела на Муромцева.
— А где он, Севин брат? — спросил Илья Фаддеевич.
— В Кирове.
— Кем он работает?
Удивлённо подняв брови, заведующая негромко рассмеялась:
— Да вы что, думаете, он взрослый? Сава на два года моложе Всеволода. Ему девятый год. Живёт в кировском детском доме.
— А я, знаете… Я другого ожидал, — после длинной паузы, с трудом подыскивая слова, проговорил Илья Фаддеевич.
…Вернувшись из Волгограда, Муромцев попросил двухнедельный отпуск и поехал в Киров. Поездка прошла без особых происшествий, кроме одного, очень, впрочем, важного. Выяснилось, что под покровительством восьмилетнего Савки состоит Рома, слабенький четырёхлетний мальчик с белобрысой головой, не по возрасту серьёзным, как бы чем-то опечаленным лицом и испуганными голубыми глазами. Сава и Рома вместе попали в этот детский дом; их связывала глубокая братская любовь: суровая и покровительственная — со стороны Савки, бесконечно преданная и благодарная — со стороны Ромы.
— Я думаю, ребята привыкнут к разлуке, — закончил рассказ об этом обстоятельстве заведующий учебной частью детского дома. — В таком возрасте всё переносится легче…
— Обычное заблуждение! — хмурясь, перебил Муромцев. — Взрослые слишком быстро забывают детство. Ребёнок переживает горе иной раз острее, чем мы с вами. Не спорьте, пожалуйста. Разрешите мне, как старому педагогу, это утверждать. Тяжёлое горе, перенесённое в детстве, накладывает отпечаток на всю жизнь. Особенно такое — несправедливое, ненужное, неоправданное горе.