– Значит, изображенная на картинах яхта – это…
– «Полярная звезда», – подтвердил очень довольный собой Гарин, откидываясь на спинку стула. – Говорят, она просто красавица! По богатству внутренней отделки пассажирских кают, особенно царского салона, не уступает Екатерининскому дворцу в Царском Селе и Зимнему.
– Ну конечно же! – радостно хлопнул себя по лбу Вильмонт. – Вспомнил, наконец, где я видел фотографию этой яхты! В газетах были публикации, когда год назад новую царскую яхту спускали на воду.
– А недавно она прошла ходовые испытания, и теперь дожидается в Гельсингфорсе прибытия государя.
Гарин сделал многозначительную паузу.
– Виденные же вами в газетах фотографии «Полярной звезды» делались издалека и только с одного разрешенного ракурса. Военная цензура строго следила за этим. Я специально справлялся. На картинах же этого Бурлака яхта изображена с разных сторон с хорошей передачей деталей ее оснастки.
Гарин не сомневался, что связанный с террористами художник неспроста многократно рисовал яхту, что называется, «и в профиль, и в анфас». По словам ротмистра, и консультировавшие его военные моряки это подтвердили, так обычно поступают, когда надо снабдить командиров ударных кораблей максимально точным изображением судна, которое им предстоит атаковать.
Вильмонт не мог понять главного: как посторонний человек сумел подобраться так близко к секретной яхте, оставаясь не замеченным для охраны.
– Мне трудно представить этого спившегося гения тайно подплывающим безлунной ночью в рыбачьей лодке к тщательно охраняемой, якорной стоянке, чтобы торопливо зарисовать ее. А может, он подкупил охрану?
Чувствовалось, что Гарину неприятно поднимать данную тему.
– У моих приятелей, морских офицеров, немало друзей служат в Гельсингфорсе, – пояснил он, – и они могут пострадать, если все выплывет наружу. Впрочем, теперь этого не утаишь… Одним словом, никаких шпионских навыков от нашего общего знакомого не требовалось.
Ларчик действительно открывался просто. Гельсингфорская полиция и охрана государя постоянно вылавливала подозрительных лиц и изымала у них блокноты и фотоаппараты. А вот насчет «высокой живописи» в строгих инструкциях ничего сказано не было. К тому же в тех местах Бурлака-Заволжского, оказывается, давно знали. Еще учась в Академии живописи, молодой художник часто приезжал в Финляндию на этюды. Со многими местными жителями и офицерами он был знаком лично и рисовал их. К нему просто привыкли. Даже самые строгие начальники снисходительно смотрели на чудаковатого вида пейзажиста, регулярно появляющегося вблизи секретных объектов.