— Не нужен он нам, — добавила Нюра. — Без него справимся. Вот Андрей Сергеевич помог, чтобы их у нас оставить…
— Арсентьев помог? — удивилась Нина.
— Ну да, он в бытовой совет выбран. Пелёнок у нас не хватало, так он пошёл к коменданту и говорит: «Завёлся у вас пятый жилец, так и ставьте его, как всех, на полное вещевое довольствие». Ну, выдали нам простыни на пелёнки… — говорила Нюра тихим, спокойным голосом.
Внезапно звук гармони и взрывы смеха стали доноситься явственней. Вероятно, в красном уголке открыли все окна.
— Ты бы пошла, развеялась, — сказала Лида Марусе. — Дай его мне, я закачаю.
В дверь постучали. Вошёл Арсентьев.
— Вот ты где, — заговорил он, увидев Лиду — Идём на вечер. Там козули какие-то пляшут. Смотреть неохота. Покажи им нашу «подгорную». А, и вы здесь, Нина Васильевна. Пойдёмте все!
Вслед за Арсентьевым и Лидой Нина вошла в просторную и, несмотря на открытые окна, душную комнату. Людей было очень много. Арсентьев провёл Лиду вперёд, туда, где две девушки пели и отплясывали под гармонь.
— Ну-ка, давай «подгорную», — сказал он, положив на мехи гармони руку.
— А что это за «подгорная»? — спросил гармонист.
— Напой ему, Лида.
Лида уселась рядом с гармонистом и начала напевать ему на ухо, и он, напряжённо вслушиваясь, стал медленно шевелить гармонь.
Арсентьев вернулся к Нине и строго сказал парням, сидевшим на лавке:
— Освободите место. Не видите, что ли?
Нина села.
Арсентьев встал позади неё.
Совладав с несложным мотивом, гармонист приник щекой к мехам, и Лида, словно заворожив его, осторожно поднялась и остановилась, подёргивая плечами и становясь стройней с каждой секундой. Она дождалась начала такта и двинулась, но спуталась, и, досадливо махнув головой, снова стала ждать разрешающего аккорда и, наконец, легко взметнувшись в воздух, топнула каблуками, выбила привычную дробь и, нисколько не заботясь о том, что делать дальше, стала поправлять косынку, а равномерный ветер музыки подхватил её и плавно понёс мимо людей, столов, стен, газет и плакатов.
Хотя Арсентьев стоял за спиной Нины, хотя она ни разу не оглянулась на него, она отчётливо чувствовала, как он захвачен танцем и музыкой, как взгляд его послушно следует за Лидой, и что-то похожее на зависть шевельнулось в её душе, и ей захотелось, чтобы Лида устала, чтобы скорей прекратилась эта бесконечная пляска.
Но, подчиняясь уже не Лиде, а чудесной власти родной «подгорной», руки её плавно раскидывались в стороны и соединялись на груди, и ноги бежали по воздуху вслед за музыкой, касаясь пола только для того, чтобы топнуть, и губы шептали «быстрей!» гармонисту, и даже ситцевое платьице, собираясь летучими складками, казалось, танцевало само по себе.