Когда он окидывал взглядом стены, железные рога зубцов и ряды бычьих черепов, укрепленных в каменной кладке, его обуревала гордость, смешанная с ужасом. Властелины равнин, закованные в древние доспехи своих отцов, собрались под щитами своих кланов. Отряды лучников сгорбились над луками, пытаясь сохранить тетиву сухой. Куда ни глянь, он видел подданных своего отца — своих подданных, — которые рассредоточились по стене с лицами, мрачными от решимости и нетерпеливого гнева.
А там, за поросшими травой склонами, — ничего, кроме пустоты, серое пространство, невидимое за наслоившимися друг на друга полотнами прозрачного дождя. Там — аспект-император и его Священное Воинство.
Сорвил твердил молитвы, которым научил его отец: Взывание, чтобы явить на свет меч благоволения Гильгаола; Моление Судьбы — чтобы смягчить суровость этой Блудницы. Ему казалось, что он слышит, как воины Старшей Дружины тоже шепчут молитвы, призывая милость богов, которая пригодится им, чтобы вырвать свою жизнь из цепкой руки аспект-императора.
«Это демон», — думал Сорвил, черпая силы в отцовских словах. «Голод Извне. Ему не одолеть нас…»
«Он не сможет».
В этот момент из-за окутанного дождем горизонта раздался звук рога, протяжный и низкий, напоминающий зов мастодонта. На несколько ударов сердца он словно завис над городом, одинокий и зловещий. Он постепенно затихал — один удар сердца, другой, и наконец его значение иссякло. Тогда к нему присоединился хор других рогов, у одних — пронизительный и высокий, у других — низкий, как гром прошедшей ночи. Вдруг словно весь мир пробрала дрожь, самые глубины его пробудились от бездушной какофонии. Люди встревоженно переглянулись. Вполголоса произносимые проклятия и молитвы шли контрапунктом, как папоротники у подножия монумента. Рев и гул, звук, который резонировал в воздухе так, будто небо превратилось в плотный потолок, — звук, от которого стыла вода. Затем рога умолкли, и на стене остались слышны только хриплые крики вельмож и офицеров, подбадривавших своих людей.
— Все будет хорошо, — вполголоса проговорил кому-то невидимому старческий голос.
— Ты уверен? — прошептал в ответ испуганный голос ребенка. — Откуда ты знаешь?
Смех был таким откровенно неестественным, что Сорвил только поморщился.
— Две недели назад жрецы Охотника нашли под карнизом храма гнездо птички-камышовки. Малиновой камышовки — понимаешь? Боги с нами, сынок. Они оберегают нас!
Вглядевшись туда, откуда звучали голоса, Сорвил узнал Остарутов, семью, которую всегда считал приживалами в королевской роте. Сына, Тасвира, Сорвил всегда сторонился, не из высокомерия или неприязни, но следуя общим придворным порядкам. Принц, в общем, никогда не задумывался о нем, разве что время от времени вместе с друзьями подтрунивал над мальчишкой. Почему-то Сорвилу стало стыдно, что он слушает, как мальчик признается отцу в своих страхах. Было нечто порочное в том, что он, принц, от рождения пользующийся всеми благами, бездумно оценивал семью Тасвира, что так же легко и естественно, как дышит, судил о жизни не менее насыщенной и сложной, чем его собственная. И находил этих людей ущербными.