Она вдруг вся стала странно беззащитной, как будто призналась в том, на что ей не хватало смелости.
— Не всегда, — сказала она.
— И такое бывает не только с нечеловеком, правильно? — В голосе Ахкеймиона горело что-то необычное, как будто боль, но боль, неразрывно связанная со страхом. — Иногда… Иногда я тоже так выгляжу?
— Значит, и ты это видишь? — выпалила она.
Он покачал головой, надеясь, что выглядит невозмутимо.
— Нет. Я вижу то, что обычно видишь ты, тень разрушения и разложения, безобразность изъяна и неполноты. Ты описываешь нечто иное. Нечто духовное, а не только эстетическое… — Он замолчал и перевел дух. Вот еще новое безумие… — Древние адепты Завета называли это Око Судии.
Говоря, он внимательно следил за ней, надеясь увидеть в ее глазах трепет. Но не находил в них ничего, кроме интереса. И понял, что эти переживания тревожат ее уже давно.
— Око Судии, — повторила она на безупречном айнонском. — А что это такое?
Сердце у него подбиралось к горлу. Он прокашлялся, чтобы высвободить его, и, сглотнув, отправил его обратно в грудную клетку.
— Это значит, что ты не просто воспринимаешь колдовскую Метку, ты видишь еще и грех…
Он умолк, потом рассмеялся, невзирая на ужас, раздирающий его изнутри.
— Что — это смешно? — спросила она дрожащим от негодования голосом.
— Нет, девочка… Просто…
— Что просто?
— Твой отчим… Келлхус…
Он выдумал это, не желая слишком далеко углубляться в правду. Но как только он выговорил эти слова, они показались ему истинными в полной мере, и смысл их оказался еще более ужасен. Таковы извращенные законы бытия, человек часто начинает верить собственным словам лишь после того, как произнесет их вслух.
— Келлхус… — ошеломленно повторил он.
— Что Келлхус?
— Он говорит, что Старый Закон отменен, что люди наконец готовы к новому Закону…
Слова из катехизиса Завета пришли к нему непрошеными, горя жаром истины, пройдя невредимыми через горнило обмана. «Потеряешь душу, но зато приобретешь мир…»
— Подумай, — продолжал он. — Если колдовство больше не считается кощунством, то… — Пусть считает так, сказал он себе. Может быть, это даже ее… охладит. — То почему тогда ты должна считать его таковым?
Он с удивлением заметил, что остановился и не идет дальше, что стоит, раздираемый чувствами, и смотрит на женщину, чье происхождение бередило в нем столько сердечных мук и чье бессовестное упрямство поставило все под угрозу. Последний из Шкуродеров прошел мимо них, бросая через плечо недоумевающие взгляды, потому что охотники и мулы уходили за пределы его света. Через несколько мгновений они остались вдвоем. Вокруг громоздились куски базальта, расстилались целые поля пыли, белели кости, которые века сделали легкими, как уголь. Свет Клирика сошелся в точку, и экспедиция растаяла до плывущей по воздуху процессии блестящих шлемов и устало колышущихся теней.