Восторг и удивление не заставили себя ждать. Здесь присутствовало так много воинов из стольких краев, что трудно было не поразиться. И необъятно поле с полощущимися на ветру флагами. Некоторые айнрити встречали его взгляд враждебно, некоторые — с безразличием, кто-то — открыто приветствуя, и Сорвилу вдруг пришло в голову, что они — обычные люди. Ворчат про своих жен, волнуются за детей, молятся, чтобы слухи о голодном годе не подтвердились. Только то, что их объединяло, делало их особенными и даже придавало им нечто потустороннее: вездесущее изображение Кругораспятия, в золоте, черное или алое. Их единое предназначение.
Аспект-император.
В этом были и величие и мерзость. Стольких людей хладнокровно используют для исполнения замысла одного-единственного человека.
Спокойствие покинуло душу и тело, и внутри завертелась лихорадочная круговерть вопросов. Что произошло на совете? Видел ли он? Или не видел? Или видел, но притворился, что не видит?
Как могло так получиться, что он, Сорвил, несчастный сын несчастного народа, источал ненависть перед всевидящими глазами аспект-императора, и его… его не…
Не вразумили.
Он ускорил шаги. Окружающий мир отступил, утратил частности, превратившись в смутно воспринимаемые обобщения. Левая рука машинально поднялась к щеке, к еще не забытому теплому ощущению грязи, которую размазывал на ней Порспариан. К земляному плевку богини…
Ятвер.
Порспариан хлопотал над вечерней трапезой. Все их небольшое жилище являло свидетельство трудного дня. Невеликий гардероб Сорвила был развешан на веревках шатра. Содержимое седельных мешков было разложено на циновке слева от входа. Шатер, из которого вытащили все вещи, был вымыт, и яркие от солнца стены высыхали в догорающем свете. Даже свой маленький складной стульчик старый шайгекец вынес наружу и поставил рядом с трепещущими язычками скромного костерка.
Сорвил невольно остановился у невидимой границы.
«Высочайший двор его величества короля Сакарпского».
Завидев его, Порспариан поспешно встал на колени у его ног, рухнул охапкой коричневой ветоши.
— Что ты со мной сделал? — рявкнул Сорвил.
Раб поднял на него глаза, в которых стояла не только тревога, но и обида. Сорвил никогда не обращался с ним даже как со слугой, не только как с рабом.
Он схватил старика за руку, рывком поднял на ноги с легкостью, поразившей его самого.
— Что? — крикнул Сорвил.
Он помолчал, изобразил на лице досаду и сожаление, постарался припомнить шейские слова, которым обучил его Эскелес. Такое-то он наверняка сумеет спросить — это ведь так просто!