— Предположим, я не хочу, чтобы с меня снимали ответственность?
— Но… но это такая старомодная и… совершенно оторванная от жизни позиция.
— Я сказал, что могу назвать ее своей причиной. Но не стану, потому что в данном случае у меня есть другая. Я не стану продавать металл Государственному научному институту ни для какой цели, хорошей или плохой, секретной или открытой.
— Но почему?
— Послушайте, — медленно произнес Риарден. — Существуют некие оправдания для диких сообществ, в которых человеку приходится опасаться, что на него в любой момент нападут враги и убьют его, поэтому он должен защищать себя всеми возможными способами. Но не может быть оправданий для общества, в котором человек знает, что производится оружие для его собственных убийц.
— Я не считаю возможным использовать такие слова, мистер Риарден. Считаю непрактичным рассуждать в подобных выражениях. В конце концов правительство не может — из соображений всеобъемлющей национальной политики — считаться с вашим личным недоброжелательством к отдельно взятому институту.
— Тогда не считайтесь с ним.
— Что вы хотите сказать?
— Не выпытывайте у меня причин.
— Но, мистер Риарден, мы не можем себе позволить оставить без внимания отказ повиноваться закону. Вы же не ждете этого от нас?
— Делайте, что хотите.
— Это совершенно беспрецедентно. Еще никто не отказывался продавать основные товары правительству. На самом деле закон не разрешает вам отказывать в продаже металла ни одному из потребителей, не говоря уже о правительстве.
— Почему бы тогда вам не арестовать меня?
— Мистер Риарден, это всего лишь дружеская дискуссия. Зачем говорить о таких вещах, как арест?
— Разве не это ваш последний аргумент против меня?
— Зачем поднимать этот вопрос?
— Разве он не вытекает из каждой фразы нашей дискуссии?
— Зачем его называть?
— А почему бы и не назвать? — Ответа не последовало. — Вы пытаетесь скрыть от меня тот факт, что я не позволил бы вам войти к себе в кабинет, если бы не эта ваша козырная карта?
— Но я ни слова не сказал об аресте.
— Я говорю.
— Я вас не понимаю, мистер Риарден.
— Я не стану помогать вам делать вид, что у нас дружеская дискуссия. Это не так. И делайте с этим, что хотите.
На лице мужчины появилось странное выражение: замешательство, как будто он не понимал, что ему противостоит, и одновременно страх, словно он прекрасно все понимает и живет под страхом быть разоблаченным.
Риарден чувствовал странное возбуждение, как будто вот-вот поймет то, чего раньше не понимал, и словно приблизился к открытию, пока еще слишком отдаленному, но имеющему для него огромное значение.