…Занятый такими мыслями, Усто не заметил, как подошел к дому Валиджана, открыл калитку. Мать Валиджана в глубине двора доила корову, а на супе под негустыми лозами винограда сидела мать Шарофат, худенькая, узкоплечая старушка в темном платье. Глянув на входящего Усто, она не ответила на приветствие, а уткнула голову в колени, сжалась еще больше. Спина и плечи стали вздрагивать. Столько материнской скорби было В ее согбенной фигуре, что слезы навернулись на глаза старика.
Но Усто живо взял себя в руки. Поздоровавшись, он пересказал женщинам то, что говорил давеча Муминов: за жизнь Шарофат борются лучшие доктора, они надеются на благополучный исход. Аллах милостив!.. Постепенно разговорились; чтобы немного развлечь обеих женщин, Усто начал рассказывать старинные были, знатоком которых считался по праву, вспомнил случаи из фронтового прошлого, когда спасали даже безнадежных. Незаметно завел речь о том, как дела в семье, кто где. Мать Валиджана словно только этого и ждала. Она всхлипнула и заплакала навзрыд, прижимая к лицу платок.
— Не знаю, где сын, — утирая слезы, проговорила она. — Похоже, опять пошел туда…
— Куда? — не понял Усто.
— Дружки завелись у него. Пьяный приходит на рассвете. Люди поговаривают, будто за кладбищем видели его несколько раз. Что ему делать там, на кладбище? Не знаю, что и думать, уважаемый Усто.
Направляясь сюда, Усто ожидал чего угодно, только не этого. Неужели Валиджан, который с малых лет интересовался техникой, всегда был живым, смышленым парнем, дошел до такого состояния?
Он еще посидел немного, выпил наскоро чаю, кое-как успокоил женщин и встал. Мать Валиджана проводила его до калитки:
— Только на вас и надежда, дорогой Усто. Если вы его не побраните да не наставите на путь, никто больше не поможет.
— Не тревожьтесь, сестрица. Только бы Шарофат бог от смерти уберег, а живому все по силам.
Теперь уже совсем стемнело, на улицах, покрытых пылью, теплой и мягкой, точно мука, было безлюдно. Лишь издали, от клуба, доносились говор, смех и музыка.
Пройдя немного в направлении клуба, Усто свернул влево; улица выводила к холму на восточной окраине кишлака; у подножия холма раскинулось большое старинное кладбище, называемое Муким-Ата.
Улица пролегала через лощину, за ней, поднимаясь на холм, начиналась шоссейная дорога; по краям, за дувалами, — сады. Усто на минуту задержался у развилки, откуда дорога сворачивала к кладбищу. Далеко за горизонтом, не поднимаясь выше макушек тополей, блистал в небе срезанный диск месяца, будто кусочек льда. Сады и древние карагачи, окружающие кладбище, окутала синеватая дымка. Само кладбище сверху казалось входом в гигантскую таинственную пещеру.