Заметив приближавшуюся Муборак, тетушка Огулай поправила платок, присела на полотнище. Нурхон лишь мельком глянула и продолжала работу.
Огулай тоже изменилась за эти дни — похудела, рябинки на лице сделались, кажется, еще глубже. И, может быть, от этого словно что-то перевернулось в душе Муборак. Она опустилась на корточки рядом с Огулай, сказала дрогнувшим голосом:
— Как здоровье, милая тетушка? Простите, — добавила она тихо, — не могла заглянуть к вам…
— Да, — Огулай кивнула. — Когда такое несчастье свалилось на голову рапса, конечно…
— Дело не только в ранее, тетушка, — помедлив, ответила Муборак. В словах Огулай ей послышался упрек. — Тут кое-кто постарался все запутать и замутить — не сразу разберешься. Но поверьте мне: все их козни во вред не только председателю, но и вашему сыну. Ведь мы знаем Набиджана. Он честный, хороший. И уж мы постараемся, чтобы все было учтено, как этого требует закон.
Только после этих слов Муборак заметила, что Нурхон давно уже сошла с лесенки и подсела к ним.
— Спасибо и на этом, дочь моя! — У тетушки Огулай слезы сверкнули в уголках глаз. — Видит бог, я никому не желаю ничего дурного. Никому!..
— И вам большое спасибо! — сказала Муборак. — Нурхон была у меня. Рассказывала про вас.
Нурхон нежно посмотрела на свекровь.
— Мама сама посылала меня к вам.
— Вот и хорошо! — сказала Муборак. — Вы не расстраивайтесь, тетушка. Мы всё помним и всё сделаем, чтобы ваш сын не пострадал невинно.
Эта встреча разволновала Муборак. Нужно что-то делать! Вот уже и люди начинают подталкивать. Она не заметила, как подошла к правлению. Проходя коридором, заглянула в кабинет председателя. На диване против двери, обхватив ладонями согнутые в коленях ноги, сидел Усто.
Едва Муборак приоткрыла дверь, Усто поднялся:
— А, доченька, здравствуй!
За два-три дня лицо его еще больше обветрилось, загорело прямо до черноты, курчавая борода и усы отросли, выцвели на солнце.
— Мы вот к тебе, — сказал Усто.
Тут только Муборак заметила неподвижно сидевшего в углу Валиджана.
Валиджан был замкнутый и хмурый, как обычно. Он сидел, опустив голову, поигрывая веточкой тала в руках. Но как только Усто издалека повел свой неторопливый разговор, Валиджан вспыхнул, прервал его и заговорил сам.
Видно, десять дней не прошли для него даром. Он был издерган, говорил нервно, путался, повторялся. Но за всем этим чувствовалось одно: он говорил искрение.
Валиджан был из тех людей, которые за все берутся со страстью, не жалея себя. Они и любят, и ненавидят, и ревнуют с одинаковой силой, безудержно… Раскаяние его было таким же страстным, как и былая неприязнь к Муталу. Он сейчас обвинял себя во всем: потеряв голову от страха за Шарофат, не понял, с кем и на что идет, не догадался, что клюнул на удочку тех, кто первый посочувствовал ему. Смалодушничал в такой трагический, ответственный момент…