— Вроде да. Заберешь меня сегодня?
— Не сегодня, милая, но скоро! — пообещала я и сделала пальцами рогатку.
— Ага. — Флер тоже сделала знак: выпятила два пухлых пальчика. — А Яник плеваться меня научил. Хочешь, покажу?
— Давай потом? А кто такой Яник?
— Один мальчик. Он хороший. У него кролики. Мушку принесла?
Я покачала головой.
— Смотри, какая лодочка! Флер, а там, где ты живешь, лодочки плавают?
Флер кивнула, а Лемерль зыркнул на меня со своего наблюдательного пункта.
— Флер, хочешь покататься на лодочке?
Она замотала головой так, что шелковистые кудряшки запрыгали.
Скорее, шанс упускать нельзя!
— Доченька, а ты сегодня на лодочке приплыла? Или по гати пешком пришла?
— Прекрати, Жюльетта! — зашипел Лемерль. — Иначе она к тебе не вернется.
— Я хочу вернуться! — возмутилась Флер. — Хочу в монастырь, там моя киса и курочки.
— Обязательно вернешься! — Я обняла дочь и чуть не расплакалась. — Обещаю, Флеретта, обещаю!
На обратном пути Лемерль держался на диво любезно. Посадил на коня позади себя и с удовольствием вспоминал былое — Эйле, «Балет нищих», Париж, Пале-Рояль, «Небесный театр», наши взлеты и падения. Я говорила мало, да Лемерля это не тревожило. Его рассказ оживил веселых призраков прошлого, и они так и кружили над нами. Пару раз я с трудом сдерживала смех. Губы расплылись в странной улыбке, а если бы не Флер, я в голос захохотала бы. А ведь Лемерль — мой враг. Он как дудочник из немецкой сказки: травил себе крыс, но, когда горожане не заплатили, танцами и музыкой заманил к разверстой адовой бездне детей. Малыши падали в преисподнюю, а он играл на дудочке, чтобы заглушить их стоны. Каким чудесным танцем он заманивал, какими веселыми песнями…
Когда мы вернулись, в монастыре царила паника. Бледная перепуганная мать Изабелла дожидалась нас у сторожки.
— Опять, опять случилось страшное! — повторяла она.
— В чем дело? — встревожился Лемерль.
— Яв-в-вление. — Изабелла нервно сглотнула. — Д-дьявольское явление! Сестра Маргарита молилась. В часовне. За упокой души моей п-предшественницы. За м-мать М-марию!
Лемерль молча слушал путаный рассказ. Изабелла говорила сбивчиво, частенько повторялась, точно сама хотела разобраться в случившемся.
Глубоко потрясенная утренними событиями, Маргарита отправилась молиться в часовню. Она преклонила колени на скамейке у запертой двери склепа и сомкнула глаза. Вскоре, уловив металлический лязг, она разлепила веки. У входа в склеп стояла бернардинка в коричневой рясе с льняным воротником. Лицо монахини скрывал белый накрахмаленный кишнот.