— Но какие-то границы, — произнес теперь офицер на вороном коне, — все равно нужны тут, границы, в пределах которых кто-то из одного из тех многих народов может неограниченно чувствовать себя дома, так как там будут говорить на его языке, так как он будет пользоваться там неоспоримым правом гражданства, и местное начальство будет состоять из его соплеменников, границы, как те, которые мы для себя воспринимаем как естественные, само собой разумеется, вокруг Германии, и также и в будущем.
— Справедливые границы такого вида, — заметил скачущий в центре, — нам можно легко провести на западе и на юге, легко из-за четко заметной смены языка, но кто мог бы таким же способом как в Лотарингии или Тироле безупречно установить на востоке, где Германия заканчивается и начинается заграница?
— Таким же способом это, вероятно, не получится, — согласился неожиданно наездник на рыжей лошади, — но, вероятно, каким-то совсем другим образом, все же, здесь, как мне кажется, мы второпях кое-что упустили. А именно, что то, что мы обычно называем немецким востоком, вовсе не является одним единым от начала и до конца, но их есть целых три, различных друг от друга, лежащих один за другим. И как раз это я хотел бы теперь изложить немного подробнее.
Без сомнения, сначала появляется тот немецкий северо-восток, который в большинстве случаев называют кратко просто востоком. Под ним понимается преимущественно та прусская Остэльбия, которая начинается уже где-то к востоку от Люнебургской пустоши, Гарца, и вероятно, реки Заале, оставляя при этом за собой определенную зону перехода к западу, Тюрингию, например, затем, тем не менее, охватывая все земли между Балтийским морем и Рудными горами в один еще компактный заселенный немцами район.
Но за этим компактным немецким востоком еще не сразу следует тот третий, из безгранично тянущихся в направлении России или Черного моря теряющихся там рассыпанных немецких поселений, перед ним еще есть и второй немецкий восток, который ни с чем не спутаешь. Я кратко назвал бы его окраинной, пограничной Германией и понимаю под этим явно бросающуюся в глаза на карте тройку: Восточную Пруссию, Силезию и Австрию — последнюю, включая Вену и обращенную к востоку половину Австрии к востоку от реки Энс и к юго-востоку от Альп без примыкающей, уже обращенной к Баварии области. Печальная привычка бездумно причислять эти три, довольно далеко расположенные друг от друга страны с их очень выраженными особенностями соответственно либо к немецкому северо-востоку, либо к юго-востоку, до сих пор мешала стать на единственно правильную точку зрения, что речь здесь идет о чем-то намного более важном, а именно об естественной немецкой внутренней земле, о передовом бастионе с немецкой историей, соответственно уже с семисот или восьмисот лет, в Австрии почти с тысячи. Из-за этого моего особого взгляда я спорил уже в университете, когда речь шла о том, чтобы уяснить самому себе своеобразие нашей силезской родины и в то же время об ее положении, ее положении как раз в структуре похожих, расположенных между Эстонией и Португалией, Ирландией и Трансильванией регионов, всегда с результатом приоритетной для меня роли Силезии как необходимой середины между Восточной Пруссией и Австрией, двумя трамплинами для следующего распространения вдоль Балтийского моря и вниз по Дунаю. Силезия — даже сегодня — с Бреслау как бриллиантом — это несущая колонна на половине пути этой окраинно-немецкой оси от моря к морю, из Кёнигсберга в Триест, что для меня также представляется неоспоримым ответом на вопрос, где в настоящее время еще можно найти восточные границы Германии: параллельно окраинно-немецким, параллельно с границами нашего состоящего из трех частей бастиона.