Цзюе-синь непонимающе смотрел на брата. До него донеслись глухие рыдания госпожи Шэнь.
— Трудно понять тетю. Она так убивается после смерти Шу-чжэнь. И, кажется, по-настоящему. А если бы она с самого начала получше относилась к дочери…
— Видимо, человек всегда таков: пока сам горя не хлебнет, до тех пор других не понимает. Только жалеть теперь уже поздно.
Цзюе-синь, не отвечая, размышлял над словами брата.
Юань-чэн кончил жечь деньги. Плач в кумирне тоже прекратился; что-то сквозь слезы говорила госпожа Шэнь. Все было закончено, и теперь предстояло отправляться домой. Госпожа Шэнь еще лично наказывала служителям кумирни присматривать за гробом. Наконец, медленно, словно ее что-то удерживало здесь, она вслед за братьями направилась к паланкину.
Дома, едва успев переступить порог, госпожа Шэнь со слезами на глазах поспешила благодарить Цзюе-синя:
— Благодарю тебя, Цзюе-синь, за помощь. Если бы не ты… — Она проглотила последние слова и неожиданно закончила уже возмущенным тоном: — А дядя твой — чудовище. Родная дочь умерла такой ужасной смертью, а он даже не пришел взглянуть на нее.
Первая неделя траура по Шу-чжэнь истекала в конце месяца, и день этот как раз совпал с днем ее рождения.
Гроб с останками Шу-чжэнь все еще находился в кумирне. Почти каждый день госпожа Шэнь забирала с собой Чунь-лань и уходила туда. Никто ей не препятствовал. Эти дни она почти ни с кем не разговаривала дома, все время проводя в комнате Шу-чжэнь и перебирая оставшиеся вещи дочери. В кумирне она прежде всего выкладывала на жертвенный столик фрукты или сласти, захваченные из дому, затем, упав на крышку гроба, изливала в слезах свое горе, а потом долго и внимательно наблюдала за тем, как прислужник подметает келью и прибирает на жертвенном столике.
Итак, первая неделя траура кончалась в день рождения Шу-чжэнь. Госпожа Шэнь пригласила монахов из буддийского храма «Вэньшуюаны», которые должны были весь день читать псалмы над покойной (для этого в кумирне был отведен большой зал). Она отправилась в кумирню пораньше, пригласив с собой Цинь, Юнь и Шу-хуа. Цинь и Юнь, договорившиеся накануне, пришли в дом Гао рано утром. С ними в кумирню отправились Цзюе-синь и Цзюе-минь. Так отметили они пятнадцатилетие Шу-чжэнь. Но вместо подарков и веселья на этот раз были только слезы да рыданья. Ветер шевелил полог над гробом, шевелил живые цветы на жертвенном столике, и ясно ощутимое дыхание осени наполняло всю келью. В тихом воздухе разносились нежные призывы к умершей, но Шу-чжэнь уже не слышала своих родственников, как не слышала и не видела ничего.