Часа через два Цуй-хуань позвала его к Кэ-мину, который хотел что-то обсудить с ним.
— Дяде лучше? — заботливо спросил Цзюе-синь.
— Гораздо лучше. Он уже встал с постели, — улыбнулась Цуй-хуань.
— Вот и хорошо, — успокоился Цзюе-синь и поднялся, держа в руке только что запечатанный конверт.
— Давайте, барин, я передам его Юань-чэну, — протянула за письмом руку Цуй-хуань.
— Пожалуйста, если не трудно, — в тон ей ответил Цзюе-синь, передавая письмо.
— Какой вы у нас вежливый, барин! По всякому пустяку говорите «пожалуйста» да «если не трудно», — добродушно улыбнулась Цуй-хуань. Неожиданно она обратила внимание на то, что розы в вазе на столе увяли, и пробормотала, словно обращаясь к самой себе: — Уж эта тетушка Хэ! Такая невнимательная — цветы давно засохли, а она и не сменит. Хотите, барин, я нарву вам цветов коричного дерева? — чистосердечно предложила она. — Они сегодня как раз распустились.
Цзюе-синь почувствовал, что внимание ее искренне — Цуй-хуань говорила от души, без притворства. Сердце его не было безразлично к женской ласке, и хотя оно замкнулось под ударами судьбы, сыпавшимися на него, в нем еще жила надежда — надежда на ласку. Он чувствовал, что искреннее чувство женщины, словно родниковая вода, смыло бы с его души всю грусть; оно укрыло бы его израненное сердце, как птица укрывает своих птенцов теплым крылом. Его истерзанная душа всегда нуждалась в таком чувстве, но из-за собственной слабости ему несколько раз приходилось смотреть, как оно уходит от него. И сейчас неожиданно он вновь увидел проблеск надежды. На память ему пришли некоторые факты, и каким-то шестым чувством он понял, что надежда эта не беспочвенна. Он не смел рассчитывать на слишком многое; сердце его было по-прежнему замкнуто — в нем говорила лишь благодарность.
— А разве тебе не нужно возвращаться к тете Чжан? — спросил он у Цуй-хуань.
— Ничего, я могу сделать кое-что и для вас. Госпожа не будет ругаться, — необдуманно ответила девушка, но тут же смутилась и, чувствуя, что лицо у нее горит, отвернулась, стараясь скрыть свое смущение. — Я хотела бы еще найти барышню Цинь, чтобы спросить у нее несколько иероглифов, — попыталась вывернуться она и, словно обращаясь к самой себе, добавила: — Сначала пойду отнесу письмо. — Не взглянув на Цзюе-синя, она поспешно вышла из комнаты.
Цзюе-синь растерянно стоял у письменного стола, глядя на удаляющуюся Цуй-хуань и на занавеси, которые скрыли ее от его глаз, затем, словно очнувшись, вздохнул и пошел к Кэ-мину.
Тот сидел на кушетке. Боль, видимо, уже прошла, но лицо было болезненного желтого цвета, да и выражение лица не говорило о здоровье. Ко всему он тяжело дышал.