— Я вас давно жду, барин! — сообщил перепуганный слуга. — В торговых рядах сильный пожар. Нам недавно сообщили. Я поспешил сюда, а вы только что отправились за гробом.
Этот удар, словно громом поразил Цзюе-синя. Все смешалось в его голове. Он растерянно взглянул наверх: зарево занимало уже полнеба. В лицо ему пахнуло ветром. «Почему же пожар случился в этот день? Всё против меня! Это — конец!» — подумал он. Голова у него разламывалась, под ложечкой ныло.
— Ждите меня здесь, — приказал он носильщикам, — а я сейчас же отправлюсь в торговые ряды.
Когда он вошел в дом, госпожа Чжоу не дала ему раскрыть рта.
— Что делать, Цзюе-синь? — тревожно спрашивала она. — Торговые ряды горят! Ты пойдешь туда?
— Конечно, мама. Сейчас же отправлюсь. Мне больше, некогда заниматься Мэем, — с тревогой и болью тихо ответил Цзюе-синь. Затем, поговорив еще немного со старой госпожой Чжоу, он поспешно вышел, никем не провожаемый. Когда он проходил по внутреннему дворику, ему вдруг почудилось, что рядом с ним идет Мэй и что-то говорит ему. Волосы зашевелились у него на голове, и он в ужасе оглянулся по сторонам.
Он все время подгонял носильщиков, и они не бежали, а летели. В голове стояло одно слово — «пожар»; он видел только одно — зарево на небе. Ветер то и дело шевелил занавеси паланкина, забираясь внутрь. Дождя не предвиделось. Паланкин его несся прямо туда, где полыхало зарево. Люди бежали сзади, о чем-то переговариваясь. Цзюе-синь слышал, как передний носильщик пробормотал:
— И надо же было, чтоб как раз сегодня вечером подул ветер! Ведь как полыхает! Разве тут что спасешь? — Цзюе-синь еще больше встревожился; ему оставалось только молча молиться в надежде, что пожар не усилится.
Носильщики бежали по знакомой дороге. В обычное время по ночам эта улица была пустынной, а сейчас здесь было весьма оживленно. Множество людей, разговаривая, быстро шли в одном направлении. Паланкин постепенно приближался к месту пожара, и сердце Цзюе-синя билось все сильнее: он стремился как можно быстрее прибыть туда, но в то же время боялся увидеть там более ужасное, чем мог себе представить. Когда паланкин завернул за угол, Цзюе-синь уже мог, подняв голову, видеть пожар. Это была настоящая стена огня: языки пламени то и дело вырывались из бушующего моря огня, и искры, словно огненные птицы, носились тут и там. Эта картина убила все надежды Цзюе-синя; он страшно побледнел.
До него донесся шум голосов, хотя до горящего здания было еще три улицы. Зарево освещало прилегающую улицу, заполненную морем людских голов. Если бросить взгляд прямо — пламя казалось вечерней зарей, висевшей в небе, над темными крышами домов. Паланкин двигался все медленнее, носильщики стали сбиваться с ноги. Кто-то толкнул паланкин, сбоку кричали что-то оскорбительное.