Он замолчал. Грин внимательно слушала, держа руки на коленях.
— Готовы ли вы рассказать суду о своем прошлом? — Судья говорил строго, но не без участия. — Кто вы и откуда?
— Ваша честь, я уже сказала правду, — ответила Констанс.
— В протоколе записано с ваших слов, будто вы родились на Уотер-стрит в семидесятые годы прошлого века. Однако, согласно архивам, это не может быть правдой.
— Да, это неправда.
На Фелдера навалилась вдруг усталость. Должен же судья понимать, что попусту теряет время. А его, Фелдера, ждут и другие пациенты — платные.
— Вы сами так сказали, вот у меня в руках протокол.
— Я так не говорила.
Судья, уже раздражаясь, стал зачитывать с листа:
Вопрос: Когда вы родились?
Ответ: Я не помню.
Вопрос: Помнить вы, разумеется, не можете, но должны же вы знать дату своего рождения?
Ответ: Боюсь, что нет.
Вопрос: Наверное, где-то в конце восьмидесятых?
Ответ: Скорее в начале семидесятых.
Судья посмотрел на Констанс:
— Вы это говорили или нет?
— Говорила.
— Так. Значит, вы утверждаете, что родились в начале семидесятых годов прошлого века на Уотер-стрит. Однако расследование точно установило, что это неправда. И в любом случае вы слишком молоды — вам не может быть больше тридцати.
Грин молчала.
Поднялся Фелдер.
— Ваша честь, могу я вмешаться?
Судья повернулся к нему:
— Да, доктор Фелдер?
— Я неоднократно беседовал с обвиняемой на эту тему. При всем моем почтении, ваша честь, я все же должен напомнить: мы имеем дело не со здоровым человеком. Надеюсь, я не проявлю неуважения к суду, если скажу, что, по моему мнению, дальнейшие расспросы не имеют смысла.
Судья постукивал очками по папке.
— Возможно, вы правы, доктор. Верно ли я понимаю, что ближайший родственник Алоиз Пендергаст заранее согласен с решением суда?
— Он, ваша честь, отклонил приглашение дать показания.
— Понятно.
Судья собрал бумаги в стопку, глубоко вздохнул, оглядел маленький полупустой зал. Положил очки и склонился над бумагами.
— Суд считает… — начал он.
Констанс Грин поднялась. Лицо ее вдруг запылало. Впервые на нем отразились какие-то чувства. Доктору она показалась почти рассерженной.
— Поразмыслив, я решила, что буду говорить, — сказала она, и голос ее вдруг обрел силу. — Вы позволите, ваша честь?
Судья откинулся назад и сложил руки на груди.
— Я разрешаю вам сделать заявление.
— Я и в самом деле родилась на Уотер-стрит в семидесятые годы — только девятнадцатого века. Подтверждения тому есть в городском архиве на Сентер-стрит и еще больше — в Нью-йоркской публичной библиотеке. Информации там предостаточно — обо мне; о моей сестре Мэри, которую отправили в сиротский приют в Файв-Пойнтс, а потом ее убил маньяк; о моем брате Джозефе; о родителях, которые умерли от туберкулеза. Я своими глазами обо всем этом читала.