— Вы же знаете, какая судьба постигла Доанов. Вы ведь биолог и не хуже меня понимаете: лекарства от этого заболевания нет и быть не может. Нервные клетки не восстанавливаются и пересадить их нельзя. Болезнь неизлечима. Вам это известно.
Слэйд как будто опять ушел в себя, задвигал губами, издавая свистящий звук, словно проколотая шина: «Нет! Нет-нет-нет-нет-нет!»
Пендергаст размеренно покачивался и все быстрее вертел в ладони шары, наполняя комнату щелканьем и треском. Тикали часы, вился дым.
— Не могу не заметить, — сказал Пендергаст, — как здесь все устроено для того, чтобы удалить все внешние раздражители: ковер на полу, звукоизоляция на стенах, нейтральные тона, простая отделка, прохладный воздух, сухой и без запахов — наверное, пропускается через фильтры.
Слэйд захныкал, беззвучно забормотал, нервно тряся кривящимися губами, хлестнул себя кнутом.
— И несмотря на все это, — не унимался Пендергаст, — несмотря на кнут в качестве противораздражителя, и лекарство, и постоянные дозы морфия, облегчения нет! Вы испытываете постоянные муки. Вы чувствуете пол под ногами, прикосновение спинки кресла, вы видите предметы в комнате, слышите мой голос. Вас терзает тысяча других вещей, которые я даже перечислить не могу, потому что мой мозг постоянно их отфильтровывает. А вы эти ощущения отключить не в состоянии — ни одно! Так слушайте стук шариков, смотрите на кольца дыма, слушайте неумолимый отсчет времени…
Слэйда затрясло.
— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет! — выплевывали его губы одно-единственное бесконечное слово. В углу рта повисла струйка слюны.
— Интересно, — продолжал Пендергаст, — а каково вам есть? Представляю, как это ужасно: сильный вкус еды, ощущение ее текстуры во рту, запах и то, как пища проходит по пищеводу… Не потому ли вы такой худой? Ясное дело — вы уже лет десять не получаете удовольствия от еды и питья. Вкус — всего лишь еще одно ощущение, от которого вам хотелось бы избавиться. Держу пари, что капельница — не только для морфия, это еще и внутривенное питание, не так ли?
— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет… — Слэйд судорожно вцепился в кнут, потом швырнул его обратно на стол. Пистолет в его руке дрожал.
— Вкус пищи — зрелый камамбер, белужья икра, копченая осетрина, даже скромная яичница и тосты с джемом — все для вас невыносимо. Разве что детское питание, самое простое, без сахара, протертое, нагретое исключительно до температуры тела, — только его вы и можете есть. И то по особым случаям. — Пендергаст сочувственно покачал головой. — И спать не можете — так ведь? Когда испытываешь столько ощущений такой неистовой силы… Представляю себе: вы лежите в постели и слышите малейшие шумы: древоточцы буравят бревна свай, биение сердца отдается в ушах, дом набухает от влаги, мыши шуршат в подполе. А зрение не отдыхает даже с закрытыми глазами, ведь и тьма имеет свой цвет. Чем темнее в комнате, тем больше вещей выхватывают из темноты ваши глаза. И все это — все сразу! — мучает вас всегда и непрерывно.