— А помнишь, у меня еще Татьяна из кафешки была? Ну та, что постарше, ты мне еще за нее выговор устраивал, помнишь? У нее еще такие духи были, от которых Славка чихал. Он ее на запах не переваривал, — он поднял на меня свои серенькие, водянистые глаза. Тоскливо так посмотрел.
— Ну, помню. Дубина, ты что, собрался всех своих девок перечислить?
— Нет, только состав коллектива.
— Какого коллектива? — недоумевающее уставился на него.
— Пятничного, — повисла долгая пауза. — Я же не к Лелику пошел тогда, я к Дашке нашей пошел.
— Блять! — по-другому не скажешь. — У тебя девушка — мечта идиота, а ты по блядям поперся, совсем уже? Даша — халява высокого эшелона, а ты к ней полез, совсем голова головке сдалась?
Вася не слушал: ему мои слова, как бы то мягче выразиться, как до женского полового органа элемент демисезонной одежды, в смысле — рукав. Ибо слышал он это по сотому кругу, и видно, иммунитет приобрел.
— А еще Наташка, целочка-невидимочка, — не унимался этот герой-любовник. Про Наташку плохого ничего не имею. Хорошая, правда, чутка замкнутая девушка, со своими тараканами в голове. У тихоней оно всегда так — не знаешь, на чем подорвешься, идя по их минному полю.
— Че, на прощальную групповуху потянуло? — я провел рукой по русым, спутанным патлам Васьки.
Дурачок он у меня, почему-то всегда я говорю о нем «мой». Привык, наверное. Вот лежит тут рядом, рассказывает, жалуется, а мне, в какой-то мере, хорошо, спокойно. Значит: мой, у меня и только со мной? Хотя, если на чистоту, вот сейчас, в эту минуту, я бы предпочел другого человека на этом месте. Мысли плавно перетекли в иное русло и начали обрабатывать другой вопрос: если Вася тут, то Просковин останется там. А это не есть хорошо. И с этим надо будет что-то срочно решить. Как только появится Леля, так сразу и решим.
— Да нет, — никак не мог угомониться Вася. — Это они мне ее устроили. Меня к себе Дашка, сучара, позвала. Как же я по ней убивался-то одно время, просто на улице оприходовал бы, если бы дала, веришь?
— Верю, тебе это видно, не впервой — на людях сношаться, — мне аж противно стало при одной мысли об этом. Васька мог ведь это и вправду. После его беспардонных любовных утех на соседней кровати, в моем присутствии, сомнений не возникало. И я, отнюдь, не единственный, подобный зритель. В этом плане Сороковой был легендой. Мечтой онаниста. Ну да ладно. Васька тем временем потерся носом о мое бедро, делая вид, что укладывается поудобней.
— Сань, ты знаешь, что Дашка — блядь и садистка? — голос звучал доверительно и грустно, лицо мой друг спрятал у меня в коленях.