Солдату вдруг подумалось, что выполз из зарослей огромный дракон, дохнул огненным смерчем на машины, и застыли они, обезображенные, прерывая свой бег. А черные, обугленные полосы на самой дороге — следы шершавого языка дракона смерти, что живет в Мухамедке.
Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными пальцами теплый металл автомата.
Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный оскал.
Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них, скатывались на обочину.
Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой. Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей торопились маленькие смерчи — гранатометные выстрелы.
Пламя, копоть, гарь…
Мат, стоны, ярость…
Бочков, распластавшись на земле за колесами «Урала», под его днищем, безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.
В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно выкрикивал, стрелял и снова кричал, бросая молящие взгляды направо. Там отчаянные парни на боевой машине пехоты, вроде бы и не замечая огненно-свинцовых волн, которые часто и упруго накатывались на них, пытались столкнуть с дороги пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.
Деревья и заросли кустарников — логово дракона — становились реже. Наконец они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина с редкими опухолями холмов.
Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и опустил стекло. Густые теплые потоки воздуха загуляли по кабине.
Прапорщик высунул потное блестящее лицо в окно и три раза сплюнул. Слюны не хватило — горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на дерматиновое сиденье, достал сигареты и долго взахлеб радостно матерился. Кровавого цвета пачка «Примы» дрожала в его руке.
— Что, Семен, скоро водочку будем пить и женщин гладить?
Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.
— Что молчишь?
— Не пью, поэтому и молчу.
Бочков даже взвизгнул.
— Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет — так и конфискую. Но ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? — съехидничал Бочков и затараторил: — А я вот — выпью. После такой, братан, дороги очень даже полезно. В прошлый раз страху здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал — все, не вылезем. Точно ужак под колесами ползал. Сейчас на машины смотрел — вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?