Поздний вечер. Я неторопливо иду к его дому. Теперь я знаю точно, где он живет. Я хорошо изучил этот район. Сам город не интересует меня. А если честно — я его ненавижу. Меня трясет от злобы, когда вижу эти дома, улицы, перекрестки. Я готов уничтожить их напрочь. Будь моя воля — превратил бы этот город в пыль. А все потому, что в нем живет он.
Но у меня нет атомной бомбы, снарядов объемного взрыва и даже обычного гранатомета… Ни напалма у меня нет, ни огнемета. Знакомые «братки» предлагали пистолет. Зачем? Просто пристрелить — это слишком легкая смерть. Она для него — подарок. Нет…
Я буду убивать его почти голыми руками. На Востоке это умеют делать медленно. Я тоже так… Пусть он от страха наложит себе в штаны… Потом сдохнет. Это я решил твердо. Еще тогда.
Поэтому в моем кармане лежит тоненькая удавка. Она как из парашютной стропы. Валеркин аксельбант — единственная память о друге. Валерка сплел его к дембелю, но так и не украсил им свою парадку. Я распустил аксель и из стропы соорудил подвижную петлю. Знаю — в нужный момент не подведет.
Бесшумно ступаю по асфальту. Мягкая тьма. Полутемные витрины магазинов. Навстречу — редкие прохожие. Но я спокоен. Я уверен: на меня — ноль внимания. Когда-то наш старлей говорил: «Чтобы стать незаметным, следует выйти на самое открытое место». Много времени прошло, прежде чем мы — салаги и сопляки — усекли эту великую истину.
Я спокойно иду к его дому. Не шарахаюсь из стороны в сторону, не оглядываюсь постоянно назад. Я обычный человек. И одежда на мне самая простая: кроссовки, джинсы, рубашка. Я не бросаюсь в глаза — нормальная прическа, ничем не примечательное лицо. На нем — скучающее выражение. А что мне волноваться? Все уже сто раз считано-пересчитано. Свидание состоится сегодня. Осечки быть не должно — интуиция. Может, двадцатое чувство. Не знаю. Но оно еще ни разу меня не подводило.
Все закончится в ближайшие часы.
Три дня я проторчал на чердаке соседнего дома. Уходил только на ночь. Я следил за его квартирой. Он был там. Вместе с женой. И с ребенком… Он единственный из них ни в чем не виноват. Жену его — сучку — тоже кончать не буду. По ней моя петелька ой как тоскует. Ведь именно эта шлюха помогла ему ускользнуть от нас. Это она помешала мне рассчитаться с ним еще в Афгане. А значит, из-за нее мне пришлось столько времени носить эту тяжесть в себе. Совесть моя была неспокойна… Что может быть страшнее невыполненного долга? Пусть даже Валерка об этом и не узнает. Но я-то жив!
Жив пока и этот, но сегодня ему никто не поможет. Здесь не кабульская инфекционка, до которой мне было не добраться.
