А ведь когда-то любил. И сейчас любит, наверное.
Ведь было когда-то то самое большое чувство, жгучее, щемящее, тревожащее, не дающее спать по ночам?
И стоило только об этом подумать, как сразу же в памяти всплыл образ Ройзен — рыжеволосой ирландки с очень нежной молочно-розовой кожей. Вспомнились ее зеленые с коричневой крапинкой глаза… Лондон, бар в районе порта, куда он заходил… Запах сигаретного дыма, гудки, доносящиеся из дока… Все вместе это составляло образ Ройзен — официантки в белых носках и высоких солдатских ботинках, которая легко разносила между столиками тяжеленные бокалы портера. Только было это не девять лет назад, а чуть раньше, и он не любил Ройзен, и всегда знал, что не любит ее… Но вот сколько лет уже прошло, а стоит подумать о ней — и встает перед глазами, словно вчера было. И кажется — окажись сейчас в районе Лондонского порта, зайди в тот бар, и увидишь ее, все такую же…
А тогда он рвался из Лондона домой, к жене, оставшейся в Вильнюсе. Ей в те дни довелось испытать на себе все прелести роли жены «опасного государственного преступника»! Вильнюс после августовского путча… «Оккупанты, вон!» Бежать пришлось внезапно, спасибо Михальскому, по-дружески предупредил: литовцы отдали приказ о его аресте. Хотя Георгий, собственно, к штурму телецентра и гибели гражданских лиц никакого отношения не имел, но так уж обстоятельства сложились — срочно требовались козлы отпущения, и он подвернулся под руку… Тогда судьба и закинула его на гостеприимные берега туманного Альбиона. Насчет «туманного» — давно вранье. Климат в Британии, как и во всей Западной Европе, за последний век сильно изменился, и никаких «лондонских туманов» за свое почти годичное пребывание Гольцов не припомнит.
Мыл посуду, ишачил грузчиком, неплохо овладел английским — языком, далеким от оксфордского, но для общения сходило. Зарабатывал восемь фунтов за смену плюс питание — по его тогдашним представлениям, огромные деньги! Обитал в дешевой эмигрантской гостинице, по сравнению с совковыми общагами — почти комфорт, если бы не соседи-арабы. Вот когда на своей шкуре прочувствовал, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», а он — русский — тяготеет все же к Европе. Арабские представления о гигиене: в каждом сортире вместо рулона привычной туалетной бумаги — бутылка с водой. Поначалу он не врубался. Пару раз, наткнувшись и опрокинув бутылку, выставлял ее за дверь, но бутылка появлялась снова. Потом объяснили: это вместо туалетной бумаги, средство личной гигиены. Его перекорежило — сколько раз он пожимал соседям руки!