— Хорошо сидишь, — похвалил. — Тут тебе самое место. Ну, не скучай.
Дверь в туалет заколотил гвоздями наглухо. Варя следовала за ним как тень, восторгалась:
— Какой ты выдумщик, Павел Данилович.
— В нашем деле иначе нельзя.
Крепыша Витю повстречали на лестнице, когда спускались. Не удалось им разминуться. Своим туловищем он, как ящиком, дорогу им перегородил. Смотрел недоверчиво, хотя и попытался изобразить усмешку.
— Здорово, фраера! На поклон приходили? Прощеньица просить? Сам дома?
Пашута был рад встрече. Ответил вежливо:
— Самого нету. Жорик там. Чего-то у него желудок схватило, никак из туалета не выходит.
Варя спряталась за Пашутину спину. Витюша зрачки сузил, запыхтел:
— А ну, давай вместе подымемся!
— Некогда нам. Пропусти, пожалуйста.
Тут Виктор совершил тактическую оплошность. С лагерных времён в нём сохранилась своеобразная реакция на слово «пожалуйста». Уловив в тоне Пашуты заискивающий оттенок, он расслабился, снял руку с лестничных перил, за которые до того надёжно цеплялся.
— Вчерашнего тебе мало, падла? Топай, говорю, наверх!
Пашута толкнул его в грудь, и он с грохотом обрушился вниз, прокувыркался пролёт и приложился хребтом к батарее парового отопления. Падение его воодушевило. Он спросил:
— Это что же такое происходит со мной?
Пашута, проходя мимо, поглубже нахлобучил ему кепку на нос:
— Не ушибся, милок?
В ответ Витя громко икнул.
— Вот и всё, — подытожил Пашута на улице. — Сделал дело, гуляй смело.
Варя заглянула ему в лицо.
— И что дальше будет?
— Вся жизнь впереди. Что-нибудь придумаем.
— Вместе придумаем?
— Куда ж ты без меня, — уверенно ответил Пашута. — Без меня ты пропадёшь. Это всем ясно.
Она с облегчением вздохнула.
— Знаешь, Пашенька, а я к тебе привыкла. Вот смехотища-то…
ПОБЕГ
Колод показал Улену, как подпалить пучок травы. Перед тем старик выпил хвойного отвару и сжевал кусочек вяленой рыбы — ему стало лучше.
Они внимательно следили, как перевиваются в огне стебельки, выползают на камень малиново-жёлтыми струйками, тлеют и гаснут. Улен затаил дыхание, чтобы не спугнуть птиц судьбы.
Последние травинки, прихваченные пламенем, съёжились и пожухли. На плоском камне остался затейливый узор, хрупкий, как след на насте — дунь и рассыплется в прах. Колод пристально вгляделся в хитроумные переплетения, вздохнул и откинулся на спину.
— Тебе пора уходить, мальчик. Хотя, может быть, уже поздно.
— Ты узнал, что я был у Богола?
Колод смежил веки и некоторое время лежал молча. Грудь его мерно вздымалась. Улен не торопил его. Он подумал, что если настал срок покинуть сельбище, то без Млавы он не уйдёт. Не размыкая глаз, Колод заговорил: