1
Пошло швырять по России своенравного Пашуту, крепко замотало.
В Москве, бывшей белокаменной, а ныне сплошь перепаханной суперпроспектами, занедужил он сердцем и бежал из неё, как бегут бедовые мужики из родного дома, впопыхах, в лютую стужу, шапку забыв прихватить.
Трясся на верхней полке, поскрипывал зубами на стыках. Перемогался до утра. Поезд шёл в Прибалтику. Когда совсем тяжко стало лежать, соскользнул вниз, ловко попал босыми ногами в башмаки, двинул в тамбур пососать ночную сигарету.
Проводница в своём купе дремала, уткнувшись головой в столик, руками прикрыла затылок, будто защищаясь на всякий случай от удара. Пашутин воспалённый взгляд разбудил её. Подняла унылое лицо: чего, мол, тебе?
— Можно и вместе покурить, — предложил Пашута.
— Чего, не спится?
Он тут же втиснулся в купейный закуток, опустился на боковой стульчик.
— Красивая вы женщина, — улыбнулся Пашута. — А вот как вас звать, не знаю.
Проводница небрежно провела рукой по волосам, реденьким, спутанным. Красоты ей природа отпустила немного, зато и возраст у неё был неопределённый: то ли двадцать, то ли сорок лет, нипочём не угадаешь. Глаза блеклые, навыкате, чудные. Однако после Пашутиного комплимента лицо её заметно смягчилось и подобрело.
— Настасьей меня зовут… А чего ж это вам не спится?
— Павел Данилович Кирша, — солидно представился Пашута. — Не спится мне, Настя, потому как боюсь Страшный суд проспать. Чую, он не за горами.
— Что ж, грехов наделали много?
Пашута зажёг спичку, задымил «Явой».
— Не то чтоб слишком много, а покаяться пора. Покаяние каждому человеку на пользу. Особенно мужику. Он ведь как живёт? Там сироту невзначай обидел, там женщину понапрасну растревожил. Такое со всяким бывает. А на суде разбираться не станут, на то он и Страшный.
Пашута глядел на проводницу весело, открыто, со значением, и та под его взглядом вовсе оттаяла.
— Так бы говорите, будто в бога верите.
— В кого же ещё верить иначе? Хотя его и нету по данным науки, а всё же — опора. Вы, Настя, замужем находитесь или как?
— А то вы холостой?
— То есть не то чтобы холостой, а прямо до смерти одинокий.
— Ой ли!
В их ночную беседу вкрался намёк на возможное озорство, и Пашута поспешил перестроиться, дабы не вводить расхрабрившуюся женщину в искушение.
— На лечение еду, — поделился обречённо. — Врачи сказали, одно спасение: подышать напоследок чистым морским воздухом. Иначе — каюк!
— Ас виду будто здоровый мужчина.
— Вид обманчив. Бодрюсь. Внутри всё сгнило. Оттого и одинок. Как близкие проведали, что мне вскорости кранты, так и отвернулись. Кому охота жить с доходягой. Я их не виню. У тебя-то хоть, Настя, муж здоровый?
