«Видать совладала с собою!», — подумал Чичиков.
— Покорнейше прошу простить мне сию слабость, — сказала Надежда Павловна, — но, поверите ли, все произошедшее для меня ещё так живо! — и она возвела заплаканныя свои глаза к портрету с «утиным» личиком. – Давеча, когда вы сказывали, как отворяли вам кровь, то мне подумалось, что ежели бы и ему — Александру Ивановичу вовремя отворить кровь, то может статься он жил бы ещё и поныне! Но здесь в нашей глуши, в деревне разве сыщешь хорошего доктора?— и она снова поднесла платочек к глазам, дабы промокнуть выступившия было слезы.
— Боюсь обеспокоить вас неприятным вопросом, но коли уж, как бы сам собою зашёл о том разговор, то не скажете ли вы, от чего скончался уважаемый Александр Иванович?— осторожно осведомился Чичиков.
— Ах, это такая трагедия, такая трагедия! — отвечала Надежда Павловна, сызнова поднося платочек к глазам. – Супруг мой, изволите ли видеть, были, что называется «страстный охотник». Дня не проходило без того, чтобы не уезжал он из дому, пропадая на своей охоте с утра и до вечеру. Порою случалось и так, что и по неделям его не дождешься…
«Интересно бы знать, где же на самом деле прохлаждался он от трудов праведных? Уж я то знаю подобных, с позволения сказать – «охотников», — подумал Чичиков, но вслух, конечно же, ничего не сказал, выразивши на челе своем ещё более усердное внимание.
— И вот однажды, немногим более года назад, — продолжала Надежда Павловна, — собрался он, как обычно поохотиться, сел на свои дрожки и поехал, но не проходит и часу, как заявляется к нам сосед наш – Варлам Николаевич Троехвостов, что живёт от нас в двадцати пяти верстах: у него там деревенька – Мшанки. Заявляется и с порогу, ни «здрасте» тебе, ни «пожалуйста», принимается стучать ногами, глаза таращить и кричать: «Подайте—ка сюда мне сего подлеца Кусочкина! Я его, сей же час, и взаправду на кусочки изрублю!» А у самого в руках сабля, и сам весь красный – дрожит. Не знаю, что он там себе вообразил, либо наслушался, чьих наветов, только кричит: «Я обесчещен этим негодяем – Кусочкиным и не желаю теперь всех этих кусочкинских отпрысков под своею фамилиею растить!»…
«Однако же, я в нём не обманулся! Крутить «амуры» на стороне, будучи женатым, на подобной — весьма и весьма незаурядной особе. Это, конечно же, и впрямь надобно быть «страстным охотником», — подумал Чичиков, невольно залюбовавшись раскрасневшимся от искреннего волнения лицом Надежды Павловны, продолжавшей изливать нашему герою свою душу. Ведь порою душе каждого из нас необходимо бывает подобное, может быть и способное поразить кого—нибудь своею внезапной откровенностью излияние. А тем более душе женщины, немало перенесшей, носящей в сердце своем глубокую рану, запертой в глухом поросшем лесом уголку, где из ближайших соседей либо Троехвостов — живущий в двадцати пяти вёрстах, либо зайцы да белки, скачущие по полям да по веткам. Что же до Павла Ивановича, то в нём по всему видать приличного с хорошими манерами господина, который к тому же может быть и добр. Таковому вполне можно и довериться, потому, как сегодня он здесь, а завтра его уж – поминай, как звали. Если даже и посмеется он над бедою несчастной женщины, то, что с того? Смех его не будет уж слышен в этом окруженном глухими лесами имении, а на душе у Надежды Павловны сделается неизмеримо легче.