"Застанет ли вас это письмо, мой Гафиз? Надеюсь, что застанет: по Неве разгуливает теплый ветер с моря - значит, кончен год. (Я всегда год считаю от зимы до зимы) - мой первый год, не похожий на прежние: какой он большой, глупый, длинный - как-то слишком сильно и сразу выросший. Я даже вижу - на носу масса веснушек - и невообразимо длинные руки. Милый Гафиз, как хорошо жить. Это, собственно, главное, что я хотела вам написать.
P.S. Ваш угодник очень разорителен: всегда в нескольких видах и еще складной с цветами и большим полотенцем".
"Как хорошо жить!", - повторил про себя Прапорщик. Ах, Лери, Лери, мне ли это не знать, тем более здесь, когда жизнь каждую минуту может закончиться! Угодник мой ее, видите ли, разоряет! Это Лери про образ Николая Угодника в церковке Иоанна Предтечи - значит, по-прежнему за меня молится, милая девочка! А вот Аня к Угоднику не ходит. В стихах своих меня похоронила. "Пусть ко мне Архангел Божий за душой его придет...". Или вот это, обращенное к Левушке: "Подарили белый крестик твоему отцу". Это какой-такой крестик? Георгиевский или могильный? Правда, в последней строке поправилась: "Да хранит святой Егорий твоего отца!", но сама же в эту охранительную силу не верит. В невинно убиенные мученики заранее меня записала. Благородно это и возвышенно, спору нет, только жить ох как хочется! Так что, Аня, извини уж, не могу я сейчас умереть, никак не могу! Не готов...
Леричка, милая, чудесная, золотая прелесть, она одна искренне верит в мое спасение-возвращение и к Николаю Угоднику молиться ходит! Вот вернусь - ручки ее тыщу раз поцелую и носик этот с веснушками! А потом уж - губки и все остальное по порядку...
Улыбаясь мечтательной довоенной улыбкой, Прапорщик свесил с топчана тощие длинные ноги, и стал наматывать несвежие фланелевые портянки прямо поверх рваных шерстяных носков. Вместе будет тепло, подумал он. Однако же совсем износились, в сапогах вязаные носки почему-то всегда рвутся на удивление быстро. Когда будет эстафета в ближайший город, надо будет дать рубль вестовому, пускай купит на базаре у поселянок четыре... нет, три пары - нужно же, чтоб парню хватило сдачи хоть на "келишек" водки и "халебу" пива. Можно, конечно, все что угодно достать и через дворецкого Тадеуша, но старый разбойник дерет втридорога!
Странные вещи творит с мужчинами война, этот извечный двигатель и бич нашей цивилизации. Как гармонично и страшно сочетаются у солдата благородные чувства и мысли о сиюминутном и будничном... И, заметьте, почти не думается о постоянной спутнице с разящей косой из крупповской стали, в рваном балахоне цвета хаки и венце из колючей проволоки на оголенном черепе - Смерти... Пани Смерти, которую, как говорят, давным-давно обманул первый хозяин этого имения, полумифический пан Ежи Твардовский, тоже поэт и знаменитый мистик, польский доктор Фауст... А может, Смерть была панночкой, и старый повеса попросту соблазнил ее? Рассказывают, что пан Твардовский за этот подвиг получил у Господа (или у нечистого) вечную жизнь на земле и до сих пор скитается по белому свету в образе то господина, то слуги, то солдата...