– Успокойтесь, Агнесса Николаевна. У вас просто нервный срыв от перенапряжения. Все будет нормально. Мы сейчас зайдем ко мне, вы выпьете капель тридцать валокордина и примете таблетку феназепама. И все будет нормально. А после всех этих детских торжеств я советую взять вам пару свободных дней и закатиться куда-нибудь отдохнуть…
– Да, вы правы, Лиза. Это у меня из-за перенапряжения, я, наверное, действительно очень устала. Простите меня, пожалуйста, за эту мелодраму, – извиняющимся тоном сказала она, когда мы пришли в мою комнату и я дала ей лекарство.
– Пустяки. Дело житейское.
Минут через пять она уже пришла в себя, умыла в ванной лицо и, обращаясь ко мне с грустной улыбкой, сказала:
– Ну, вроде бы я привела себя в порядок. Система способна функционировать дальше. Спасибо вам, Лиза, – и вышла из комнаты.
«Мои болячки – это кара за мое легкомыслие, которое обернулось подлостью по отношению к другому человеку. Этот человек, добрая душа, меня простил. Но Бог не простил. Так что не смею роптать…». Эти строки из записной книжки Марии Эрнестовны я запомнила наизусть. И почему-то они всплыли в памяти именно сейчас, когда через незакрытую дверь комнаты я глядела на прямую спину домоправительницы, которая с высоко поднятой головой шла по коридору в сторону лифта. Интересно, что это было за легкомыслие, обернувшееся подлостью по отношению к другому человеку, сумевшему ее простить? Кто это был? Муж? Мать мужа? Или, может быть, подруга?
Я вернулась на лужайку перед домом и отвезла Веру Дмитриевну на наше любимое место в глубине сада, где она, оставив коляску, с удовольствием размяла ноги, гуляя среди альпийских горок, надежно скрытая от любопытных глаз густыми зарослями сирени.
– Скажите, а вы знали, что ваша нынешняя невестка – двоюродная племянница начальника службы безопасности? – спросила я ее.
– Конечно, – беззаботно ответила пожилая дама, собирая букет из полураспустившихся цветов лилии.
– И как я понимаю, ему была выгодна смерть Марии Эрнестовны?
– Видимо, да, – пожала она плечами, – но согласитесь, это как-то не по-мужски, – отравить женщину таблетками, особенно для человека, который несколько лет воевал в Чечне и командовал там чем-то, то ли ротой, то ли полком.
– Но ведь все это можно сделать чужими руками? Вы же сами сказали, что горничная Полина уволилась сразу после ее смерти.
– Но она никакого отношения к Павлу не имела.
– Вы в этом абсолютно уверены?
– Лиза, – горестно сказала Вера Дмитриевна, – разве в наше безумное время можно хоть в чем-то быть уверенным?
– Нельзя. Поэтому не могли бы вы дать мне ее телефон и адрес?