Она медленно проводила пальцами по груди, по плечам, бедрам. Массировала руки и кусала мочку уха. Она знала, что надо делать и как.
Чувствовала, видела руками. И через полчаса сидела в "гостиной", как ни в чем ни бывало, попивая кофе со Старшим. Они оба делали вид, что не было никакого безобразного похищения, не было восьми часов, проведенных на бильярдном столе, синяков по всему телу и невероятной ситуации в комнате отдыха.
– Ну вот, – с довольством в голосе произнес Старший, – Я не ошибся, когда выбрал тебя. Ты действительно умеешь чувствовать. Повезло твоему парню.
– У меня нет парня.
– Значит, будет. Такие как ты – на вес золота. Мертвого поднимешь, – он как-то нехорошо улыбнулся при этом, – Правда, одно плохо – ты не сможешь объяснить никому, откуда у тебя такие умения. Они будут думать, что ты шлюха, перетрахала кучу мужиков и научилась так. Ревновать будет. Плохо это. То, что ты делаешь – это твой дар. Этому невозможно научиться, это талант. Как слух у музыкантов – или есть, или нет. У тебя есть. Пойди массажисткой работать. Будешь в золоте ходить.
– Ненавижу золото.
– Зря. Ты действительно талантливая. И красивая, – он снова окинул ее плотоядным взглядом, размышляя, не повторить ли столь прекрасный опыт. Василиса подобралась и сжала чашку с кофе. – Ладно, для первого раза с тебя хватит, больше и не выдержишь. И я обещал тебя отпустить. Думаю, ты умная, понимаешь, что все произошедшее должно, – он усмехнулся, – остаться между нами. Полагаю, мы больше не встретимся. Тебя больше не тронут. Мы не повторяемся.
– И на том спасибо.
– Ты удивительная, выдержала. Так что, удачи тебе, сладкая.
Василиса ушла на своих двоих. Краем глаза заметив, что к бане подкатывает неизменная карета скорой помощи. Вторая девочка не обладала такими выдающимися талантами.
Потом она никому не рассказывала об этой истории. Даже собственной маме, которая никак не могла взять в толк, что произошло с любимой дочей – почему она выбросила в помойку все платья и юбки, почему отдала подруге всю дорогущую косметику, почему за какие-то две недели превратилась из хрупкого и улыбчивого создания в брутально-мужланистую бабищу с мутным взглядом, ужасающими шмотками а-ля панк-переросток, и откуда в этом внезапно повзрослевшем и ощетинившемся создании появилось столько ненависти к любому упоминанию наркотиков, в особенности, чернухи.
Мама была занята своими делами. Она вообще редко вспоминала о своих родительских обязанностях в последнее время, сочтя, что поступившее в институт чадо вполне может обойтись без постоянного контроля и надзора, а ей на вполне законных основаниях позволено заняться собственной жизнью.