Такое зрелище не может наскучить. Раз за разом Гарик с Вовиком наблюдали его, и сила впечатления зависела только от размеров проходящего судна и мощности его дизеля. Какое волшебное преображение! Стоило ночи сделать невидимым бренное железо, как машины явились в подлинной своей славе. Их было не узнать – затрапезные сухогрузы с гравием, танкеры, залитые по каемочку, толкачи, погоняющие поезда ржавых барж. Волнующее чувство – почти не видеть огромное стальное тело перед собой, но слышать его ход в шуршании взрыхляемой воды, слышать в ночной пустоте гулкий наигрыш клапанов и утробное воркование выхлопа. И только плывет в вышине пылающий топ с красным и зеленым своими спутниками да рядами светятся окна надстройки – словно реет в ночи таинственный НЛО.
Всякий такой проход сопровождался приятным каждением на всю реку и увенчивался весомым многократным прибоем в оба берега. Гарик с Вовиком поджимали ноги, чтобы не намочило волной, и… принимались ждать следующее судно. Что значит молодость: усталость не ломила их, а только отдавалась в потрудившихся телах блаженной истомой. Подступавшая дремота лишь вязала языки и делала происходившее еще более похожим на сон.
И все же проснулись Гарик с Вовиком в палатке.
Еще помнилось обоим смутно, как они дрожали в потемках от холода и, отбросив условности, прижимались друг к другу, чтобы согреться. Но теперь внутренность палатки, озаренная ярким желто-зеленым светом, превратилась в духовой шкаф. Брезентовая крыша едва не прогорала насквозь, а на марлевом оконце палатки сомлевали ее не совсем безвинные узники – сытые, но несчастные комары. «Мы проспали!» – хором воскликнули Гарик с Вовиком. Да, они проспали, и солнце, обидевшись, что друзья пренебрегли его восходящими прелестями, в отместку запекало их в брезенте.
Времени было уже около десяти. Посмотрев на часы, Гарик с Вовиком поняли, что график – зачем-то было составленный график их плавания – полетел. И друзья вздохнули с облегчением. «Раз так, – решили они, – то можно больше не упираться на веслах, а плыть уже дальше как бог на душу положит».
Гарик с Вовиком позавтракали, уложили вещи в лодку, забрались в нее сами и, оттолкнувшись от берега, снова двинулись в путь. Теперь они гребли не спеша; река добавляла им скорости, но немного – верно, она тоже выбилась безнадежно из своего графика. Одно лишь солнце не ленилось – оно сегодня жарило так, что прибрежные жители, все, кто только не был привязан к колышку на лугу, потянулись к воде. Женщины в деревнях, как сговорившись, высыпали на берег с постирушкой. Подоткнув подолы, они нарочно забредали поглубже и, делая вид, что стирают, больше плескались сами, чем полоскали белье. Мужчины, не выполнив колхозного урока, дезертировали с полевого фронта: рискуя сверзиться с откоса, они съезжали к реке на шатких голубых тракторах. Трактористы раздевались донага, то есть сбрасывали штаны с трусами (торсы их, смуглые, пропыленные, были голые и раньше). А низы у них оказывались нежные, незагорелые, словно бы взятые от другого человека. И мужское естество их трогательно помахивало, когда они сходили в воду.