Так и прошла байдарка. Она даже волной не обменялась с надувной калошей, потому что сама не делала волны. Это было похоже на сон – из тех, что иногда посещают мальчиков: прекрасный и одновременно мучительный. Гарик даже бросил весла, провожая байдарку взглядом, полным зависти и восхищения.
– Вот это ход! А тут греби не греби…
Плечи и спины друзей вдруг заныли, вспомнив о целодневном сизифовом труде. Сама лодка их, казалось, обмякла: пользуясь передышкой, она раскинула худые весла, уставшие месить реку, и безвольно дрейфовала.
– Греби не греби… – повторил Гарик уныло.
Однако грести было необходимо – хотя бы для того, чтобы причалить к берегу. Пора пришла позаботиться о ночлеге. Пожилое, пополневшее солнце, склонясь, зависло, приласкало реку на сон грядущий, а потом – будто кто перерезал нитку, на которой оно держалось, – свалилось в прибрежные елки. И сразу в воздухе повеяло сырой прохладой. Река, вдруг озябнув, стала натягивать на себя какое-то кисейное рубище. И тут же, осмелев, по-вылетели во множестве бледные, астенического вида насекомые. Это были уже обитатели сумерек – хрупкие и нескладные, как допотопные аэропланы. Летучая немочь затевала свой ежевечерний бал, надеясь, что темнота скроет ее убожество.
Кто днем был робок, те осмелели; кто нахален, те ввечеру совершенно обнаглели. Едва путешественники причалили, как на них градом отравленных стрел обрушились комары. Что было делать? В такой ситуации можно вымещать свой гнев на каждом комаре в отдельности, а можно просто безлично чертыхаться. Но лучше всего, стиснув зубы, все-таки обустраивать свой бивуак. Друзья так и поступили: от комаров они густо намазались «Дэ-той», потом без особых проблем поставили палатку, развели костер и стали ужинать.
Гарик и Вовик находились еще в том счастливом возрасте, когда не требуется даже алкоголя, чтобы ощутить поэзию бытия. Достаточно лишь подкрепиться как следует и сесть у воды – например, на старое почерневшее бревно-топляк, полуврытое в прибрежный песок. Тьма прозрачная спускается с небес, и тьма всплывает из речных глубин – ночь смыкает свои перламутровые створки. Но эта ночь на реке вовсе не предназначена для сна. Вслушайся, всмотрись во мрак, и ты почувствуешь вокруг себя больше жизни, чем днем. Всплыли с глубины большие рыбы – они высовывают из воды свои рыла и тяжко всплескивают. Тончайше пища, мечутся в небе крылатые мыши, лёт которых легче и прихотливее, чем взмахи дирижерских перчаток. Невидимые насекомые проносятся у самого твоего уха с фырканьем, с сухим ломким стрекотом. Даже растения, и те по временам знобит, словно они исполнены нетерпеливого ожидания. И вот не чудится уже, а явственно начинаешь ощущать, что к лепету природы примешивается и мало-помалу нарастает новый – не звук еще, но отдаленный настойчивый ритм. Так бывает, когда среди городской какофонии услышишь вдруг за несколько кварталов бой пионерских барабанов и согласный топот ног… Теперь напряги свое зрение – если река твоя течет без излучин и не слишком укуталась в туман – тогда в конце ее ты заметишь звезду, ниже прочих расположенную на небе. Звезда разгорается и растет, и ты, увидев ее, больше не можешь оторвать от нее глаз. Звезда эта – знак грядущего, и ты понимаешь, что ждать осталось недолго.