Врастание мое в деревенскую жизнь началось с перемены имиджа. Чтобы меньше отличаться от местных мужичков, я вместо импортных затейливых курточек стал повсюду ходить в отцовском старом пиджаке. Брился я теперь только по необходимости – лишь тогда, когда становилось колко спать. Вообще, изменялся я удивительно быстро, словно во мне заработала какая-то генетическая программа, выключенная в городе. Так собака, брошенная хозяевами, потужив, обращается в синантропного волка, если, конечно, прежде не сдохнет.
Я не старался никому особенно понравиться, но соседи отнеслись благосклонно к моему возвращению в первобытное состояние. Меня стали узнавать, здороваться. Однажды Вячеслав, проживавший в доме напротив, остановил меня на улице и принялся обстоятельно жаловаться на жену свою Ленку, которая блядовала – по всем признакам блядовала, только он не знал с кем. Возможно, Вячеслав так меня зондировал, предполагая, что его Ленка блядует со мной, но уже само это предположение делало мне честь. К собственному изумлению, в ответ я разразился такой искренней, такой сочувственной матерной речью, что Вячеслав немедленно предложил мне выпить с ним в порядке мужской солидарности. Оказалось, что бутылка была у него при себе – засунутая спереди под брючный ремень, как у какого-нибудь американца пистолет. И мы выпили с ним без закуски прямо у забора.
Конечно, говоря по совести, было и в этой моей новой жизни нечто фиктивное. Сосед Вячеслав с любого похмелья и невзирая на проблемы с Ленкой ходил каждый день на работу. Сосед Миха, алкоголик, на работу не ходил, но ежедневно поутру являлся на совещание к пивной палатке. Вячеслав зарабатывал деньги тем, что гнул железо на скобяной фабрике. Миха со товарищи в качестве рабсилы прислуживали на рынке азербайджанцам. Я же добывал средства к существованию в единственном на все Васьково банкомате. Это было немного стыдно.
Впрочем, я тоже трудился, хотя заявить так в присутствии Вячеслава и Михи я бы не отважился. Судите сами. Каждое утро, в полном и нарочном неведении всех письменных и теленовостей, не всегда даже надев трусы, я садился с чашкой кофе за компьютер. Писать. Раскрытое окно слева от монитора глядело в сад. Там на немолодых деревьях зрели яблоки и со стуком падали наземь. И, как эти яблоки, в голове моей спели и падали в текст слова. Их падение тоже сопровождалось стуком – стуком клавиатуры, который привлекал внимание толстой вороны, прилетавшей частенько на мой участок. Ей казалось, что я клюю что-то вкусное, и она не слишком ошибалась. Эта ворона была единственным существом в Васькове, кто знал, чем я занимаюсь, но и она едва ли считала меня тружеником.