– Я беременна! – слышу я сквозь грохот поезда.
– Что?.. Что ты сказала?
– Я беременна, – беззвучно повторяет Тамара.
Вот это новость так новость! Я в шоке; я припадаю к спасительному устою колонны, чтобы удержаться на ногах. Тома, моя Тома! Сейчас мне кажется… я начинаю понимать, что потерял тебя окончательно. Ребенок, которого зачала ты с Дмитрием Павловичем, – этот ребенок, которым ты беременна, он-то и разлучит нас навеки…
Должно быть, я плохо выгляжу.
– Что с тобой? – тревожится Тамара.
– Ничего, ничего… Пройдет…
– Ну, раз ничего, слушай дальше. Я беременна от тебя.
– Где-то здесь была лавочка…
Пойдем, милая, присядем.
Хорошо, что у меня крепкая психика. То, что она говорит, немыслимо…
– Ты уверена… уверена, что не от него?
– Во-первых, Дмитрий Павлович не может иметь детей – это медицинский факт. А во-вторых…
Достаточно и первого медицинского факта, но Тамара с женской обстоятельностью излагает их все подробно. Я ее уже не слушаю… Я пытаюсь понять: ведь до того, как она от меня ушла, а потом мы снова, тайком от Дмитрия Павловича, стали встречаться, – до всего этого мы были женаты. Долгие годы мы прожили с ней в браке, порой счастливом, но, увы, бесплодном. Тема отцовства-материнства недаром отсутствует в моей прозе. Вот, может быть, теперь…
Я охвачен странным чувством какой-то незаслуженной радости. С чем сравнить это ощущение? Представьте себе, что у вас нечаянно, сама собой написалась книжка.
…А метро между тем продолжает неутомимо пульсировать. Словно капсулы циклопической пневмопочты, голубые составы один за другим выскакивают из правой трубы и после короткой паузы втягиваются в левую, оставляя на перроне часть своего живого груза. Чрево станции то набухает, то выталкивает из себя людские массы. В этом подземном мирке все пребывает в движении… все, кроме нас с Тамарой. Только мы двое уже невесть сколько времени являем собой неизменную его константу Над нашими головами – беленые прикопченные своды цвета декабрьского неба; под нами – лавочка, отполированная множеством московских поп. Сами же мы напоминаем вписанные в интерьер две небольшие скульптуры. На станциях побогаче такие фигуры отливают в бронзе, чтобы проходящие мимо могли приложиться к ним на счастье.
Весна
Грачи в этом году прибыли по расписанию и, как обычно, сразу же по прилете взялись за дело. Бодро перекаркиваясь, они принялись похаживать да попрыгивать меж нечистыми застарелыми сугробами и совать свои носы повсюду, куда только могли. Грачи принесли с собой дух деловитого оптимизма: глядя на них, можно было подумать, что вот с их появлением дела в природе пойдут, наконец, на лад. Но получилось иначе. Наплевавши на грачей и на прочие разные приметы, зима взяла и опять воротилась. Словно опостылевшая гостья, с которой успели уже попрощаться, она, будто что-то забыла, снова постучала в наши окна и села тяжким задом на городские крыши, и завьюжила, и понесла пургу.