Бригада, включая самых отстающих, вся перевалила через холм в обратном направлении. Виден был уже и приближался заветный лесок. Там, на стоянке, тружеников ждали прохладная тень, вода для утоления жажды, пища и, конечно же, большая фляга казенного спирта. Разговоры, точнее, перекличка женщин в поле мало-помалу приняла отвлеченно-гастрономическое направление. По речам их без труда угадывалось направление мыслей, вполне, в свою очередь, согласное со стремлением тел. Однако, как оказалось, не только людям пришла охота подкрепиться…
Внезапно Крюкова заорала таким голосом, что у многих тяпки выпали из рук:
– Ата-ас! Наши сумки тырят!
Остальные еще соображали, что случилось, а Галька уже, перемахивая через гряды, аршинными шагами вскачь неслась наперерез серой собаке, трусившей из леска действительно с чьей-то сумкой в зубах.
– Окружа-ай! – вопила Крюкова. В руке ее сверкала тяпка, а зад блистал атласом трусов.
Увидев Гальку, собака поджала хвост и прибавила ходу. Крюкова метнула в нее тяпку, но промахнулась. Собака перешла на галоп и в полминуты исчезла из виду вместе с украденной сумкой.
– А вы, дуры, чего рты разинули? – Галька возвращалась, тяжело дыша и заправляя в лифчик выехавшую грудь.
Погалдев и посмеявшись, женщины, тем не менее, вернулись к своим грядам и дотяпали поле без новых происшествий. Трушин с Сергеевым опять, конечно, застряли, и Люда снова встала на сергеевскую гряду. Светокопировщицы смеялись, поравнявшись с ней:
– Люська, ты лучше начальнику помоги – глядишь, учтет при разливе!
Но Люда эти шутки игнорировала.
И вот наконец они выполнили свой предобеденный урок. Нелегок крестьянский труд, особенно с непривычки. Тела женщин блестели от пота; волосы под мышками – у кого были – свалялись и потемнели; груди в бюстгальтерах «плавали». Одни только женские языки не знали усталости и даже, напротив, заработали теперь еще живее. Цепочкой тяпалыцицы потянулись на стоянку, обсуждая один интересный вопрос: чей же это тормозок сперла собака?
Увы! Как ни мала была вероятность этого, серая разбойница утащила сумку именно у Люды. Смешнее всего было то, что две котлетки и картофельное пюре тетя Аня положила в литровую стеклянную банку, а кроме банки в сумке были только хлеб и два огурца. Девушка даже пожалела дуру-собаку, представив, как она катает лапой и грызет ее банку, не умея открыть. Впрочем, собственное Людино положение выходило еще хуже собачьего: та хоть могла пообедать хлебом с огурцами…
– Эй, Люська, чего завяла? Хрен с ней, с твоей сумкой, давай сюда!
Светокопия, ясное дело, устроила общак – довольно неопрятный, но изобильный. На газеты, на опорожненные пакеты и просто в траву были вывалены мятые яйца, лопнувшие помидоры, сплюснутые, утомленные ожиданием бутерброды и разная прочая снедь, может быть, и не способная вызвать аппетит, но могущая его достаточно утолить.