– Уф! Давай присядем…
Они плюхнулись на лавочку возле Сашиного подъезда.
– Вот стыдоба! – Урусов крутнул головой. – С меня будто штаны спустили.
– Наплевать, – возразил Кук, но не очень уверенно. – Слушай… а ты вправду того… в бинокль по ночам смотришь?
– Ну и что? – Саша покраснел. – Ты же сам сказал, что мне нужны впечатления.
Кукарцев тенькнул своей «Зиппо», и товарищи закурили.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – спросил Урусов после некоторого молчания.
Кук пожал плечами:
– Лично мне все ясно. Эта самая бабка и погасила свет у твоего висельника.
– Но тебе не кажется странным, что она… что она так спокойна?
Кукарцев опять пожал плечами:
– Бабки разные бывают… Может, она даже радуется, что жилплощадь освободилась.
Урусов покачал головой:
– В общем, Виктор, – печально подытожил он, – ничего мы с тобой не разведали, а только осрамились.
– Да нечего тут и разведывать. – Кук сплюнул между коленей. – Я так понимаю, что твое дело не стоит выеденного яйца. А тебе, старик, надо нервишками своими заняться… Вот мой совет: пойди-ка ты к Пушкину и возьми у него каких-нибудь таблеток, чтобы спать по ночам.
Докурив, друзья стали прощаться. Кукарцев подошел к «бээмвухе», коротавшей ожидание за обнюхиванием перед собой тротуара.
– Она у тебя на крысу похожа, – усмехнулся Урусов.
– Разве? – удивился Кук и слегка пнул машину в колесо; в ответ «бээмвуха» два раза свистнула. – А может, и похожа… Ну, бывай, Сашок. Си ю лэйтэ.
«Пушкин А.С.» – гласила табличка на двери, толсто обитой утеплителем. В полном соответствии с табличкой за дверью действительно находился Пушкин Андрей Семенович. Однако еще много прочных дверей отделяло его от внешнего мира, и на всех них отсутствовали ручки, потому что ручки не полагаются дверям в сумасшедшем доме. Пушкинский кабинет был невелик, а возможно, это лишь казалось в сравнении с его хозяином, чье огромное тело занимало значительную часть комнаты. Непритязательное убранство кабинета носило характер случайности, как если бы сюда снесли мебель, не пригодившуюся в других помещениях. Два стула, деревянный и металлический (из которых деревянный завален был бумажным хламом); больничный белый шкаф со стеклом; пыльный бездействующий компьютер в потеках неизвестных буроватых жидкостей. Андрей Семенович восседал в широченном восьмиколесном кресле, подпирая животом двухтумбовый письменный стол, крытый коричневой клеенкой. Украшали кабинет, за выключением самого Пушкина, два предмета: гигантский папоротник, зеленой ниагарой ниспадавший со шкафа, и настенная довольно удачная копия поленовской картины «Московский дворик». Папоротник Андрей Семенович вырастил собственноручно, а картину написал и преподнес ему несколько лет назад благодарный пациент.