Но Урусов с Пушкиным не думали присоединяться к этим игрищам мелководных дилетантов. Собираясь совершить порядочный заплыв, они неторопливо пошагали вдоль берега вверх по течению, с удовольствием остужая пятки во влажном прибойном песке. Однако друзьям не пришлось одолеть и двухсот метров, когда перед ними возникло препятствие, увы, часто случающееся на волжских пляжах. Впереди лежало поперек берега нечто, похожее издали на выброшенный топляк, но то было не бревно, а туша большого мертвого осетра. Пляж к северу от гниющего трупа был пустынен, да и с наветренной южной стороны человечья залежка отстояла от него десятка на два шагов. Пространство вокруг павшей рыбины сделалось зоной интересов очень крупных серьезных мух, барражировавших в воздухе с низким, доходящим до стрекота гудением, – казалось, все мушиное начальство слетелось сюда по случаю важного обеда. Словно незримая черта разделила на берегу жизнь и смерть: покуда на одной половине осетр величественно разлагался и торжествующие мертвояды уже вовсю правили тризну, на другой люди сами вымачивались в реке, и смазывали свои тела кремами, и пеклись на солнце до выделения сока, до корочки, будто готовились к пиршеству, на котором им предстояло явиться угощением.
И все же, пускай накоротке, Пушкин с Урусовым сплавились по течению; Волга-матушка успела омыть их – она унесла соль их тел в Каспийское озеро, без того уже соленое от пота бесчисленных волжских купальщиков.
Вернувшись к своей стоянке, друзья нашли отца Зиновия обнаженным и лежавшим навзничь в сени куста. Несколько заинтересованных мух, близоруко присматриваясь, уже кружили над недвижно распростертым телом; пара из них – самые неосторожные – бились у батюшки в бороде, насмерть перепуганные его неожиданным всхрапом. Заслышав голоса, Зиновий приоткрыл один глаз и скосил его на подошедших товарищей:
– Как вода?
Не получив ответа, он перевернулся на бок; живот его, прежде возвышавшийся залешенной сопкой, вывалился рядом на песок. – Еще по пиву?
Друзья пустили канистру по кругу.
– Однако, святой отец, – заметил Пушкин, – тебе сегодня будет в чем исповедоваться.
– Нет, – рассудительно возразил Зиновий, – в таком виде исповедоваться нельзя. – Он рыгнул и отер с бороды пивную пену. – Я, брат, сам недавно одного типа к причастию не допустил.
– Вот как?
– То ли обкуренный, то ли пьяный… рука сломана, а так разбуянился, что пришлось его из храма вывести.
– Нелегко нам с людьми работать…
– Не говори…
Урусову показалось, что пиво расположило батюшку к беседе.
– А у меня, – вступил он в разговор, – недавно тоже приключилась история. Хочешь расскажу?