Анна, едва придя в себя, кинулась прочь — подальше от этого места и от Якоба. Но монах шагал за нею, и вскоре загнал в угол.
Русалка выставила перед собой меч, готовая сражаться, и Якоб остановился. Он вперил в нее взгляд своих белесых глаз, протянул огромную почерневшую руку и прохрипел:
— Отдай!
— Верни Антона! Верни, и я отдам тебе меч Вольронта! — крикнула русалка.
Рядом раздался шорох, и из-за колонны показался Нестор Карлович.
— Аннушка, не отдавай, — сказал он дрожащим голосом. — Это меч Вольронта, невиданная сила сокрыта в нем. Закопать его надобно в усыпальнице, от греха подальше. Если Властелин сейчас пробудится, несдобровать нам всем!
— Поздно, — прохрипел Якоб; слова давались ему тяжело, голос был низким, едва слышным, — он уже пробуждается.
— Я отдам меч. Мне плевать на этого Вольронта! Верни Антона.
— Хорошо, — кивнул Якоб.
Утроба его забулькала, горло неимоверно раздулось, приподнимая жирный складчатый подбородок; глаза, подернутые сизым бельмом, едва не повылезали из орбит. С громким, рычаще-чавкающим звуком, Якоб изрыгнул большой, размером с хрёпла, ком, покрытый слизью и чем-то наподобие волос. Ком откатился в угол. Монах согнулся пополам и тяжело дышал; слизь из его рта струилась на пол.
А изрыгнутый им сгусток вдруг забурлил, будто вскипел, и, пузырясь, принялся увеличиваться, выстреливая в разные стороны струйками гнилостных испарений. Не прошло и минуты, как размерами он сравнялся с человеком и вид приобрел скорее некоего кокона, нежели сгустка слизи. Кокон зашевелился — кто-то явно желал вырваться оттуда наружу. Раздвигая липкую волосяную оболочку, показалась перепачканная серой слизью рука, затем — вторая, затем голова. Это был Антон! Полуживой, едва не задохнувшийся, совсем обессилевший.
— Меч-ч! — прошипел Якоб, грозно возвышаясь над Анной.
— Да забирай! — крикнула русалка и с силой отшвырнула меч, полетевший через зал и звякнувший где-то в темноте об пол.
Якоб зашипел, повернулся и направился к мечу. Анна и Нестор Карлович подхватили Антона под руки и потащили, так и не избавив до конца от кокона — надо было уходить, и чем скорее, тем лучше.
Пошли к главному входу: так было ближе и проще, хоть и опаснее. Намного опаснее…
Страшное зрелище ожидало их возле потревоженной царской усыпальницы. На том месте, где Анна оставила поверженного ею Дюссельдорфа, теперь извивался, точно в агонии, невиданных размеров змей. Движения его были резкими, но казались неуверенными. Чешуйки, коими покрыто было тело его, отливали бронзой в лунном свете, что проникал сюда сквозь дверной проем. Луна висела уже совсем низко, с любопытством заглядывая внутрь собора.