— Принесу завтра, — говорит Марвин. — Постарайся заснуть, ладно?
Все уговаривают меня поспать, как будто сон — лучшее лекарство от моей хвори.
— Постараюсь. На самом деле все у меня неплохо.
— Правда? — он смотрит на меня глазами, полными надежды, и мне невыносимо больно вспоминать о своем недавнем нытье.
— Правда. Ни о чем не волнуйся, Марвин.
— Как тут не волноваться, — говорит он. — Волнуюсь, еще как.
Он не лжет. Это видно по его лицу.
— А что с Дорис? Ничего серьезного?
— Да опять приступ, — отвечает он. — Сердце никуда не годится.
Стоит, нахмурив брови.
— Беспокоюсь, — говорит он.
И я вижу, что он боится, за нее и за себя. Он любит ее. Она много для него значит. Полагаю, так оно и должно быть. Но мне это кажется странным, мне трудно это понять и принять.
— Ну, тебе пора, — говорю я.
Внезапно мне становится стыдно, что я еще здесь, на этой земле. А вдруг она уйдет раньше, чем я? Несправедливо получится, не по законам природы.
— Я узнаю насчет палаты, — обещает он.
И уходит, оставляя меня одну в этом царстве хнычущих старух. Одна из которых — я. Редкий миг озарения.
У соседней койки сидит на стуле, сцепив руки и хрустя костяшками, муж Эльвы Жардин, Том. Лысый старичок с изжелта-белыми усами. Он очень тих. Что неудивительно при такой-то жене. Хорошо, если за всю жизнь ему хоть пару слов удалось вставить.
— Доктор сказал, завтра снимут швы, — трещит она. — Говорит, это быстро. Вы, говорит, миссис Жардин, образцовая пациентка. Обычно-де швы попозже снимают. Я уж почти до туалета сама дохожу. Это хорошо.
— А не сказал, когда выпишут, Эльва?
— Ну так-то не сказал пока. Но если все будет хорошо, как сейчас, то долго не продержат.
— Ох, скорей бы.
— Ты-то там как, Том? Справляешься?
— Конечно, чего ж не справиться. Но все равно. Без тебя все не так.
— Ясно дело. Ну да ладно, уже скоро. Миссис Гарви звала тебя на ужин, как обещала?
— Дважды, — мрачно отвечает Том. — Кухарка из нее никудышная. Спасибо ей, конечно. Но стряпня ее никуда не годится.
— Ну и Бог с ней. Скоро уж я вернусь.
— Ох, Эльва, жду — не дождусь. Тебе чего-нибудь принести?
— Ничегошеньки мне не надо, — уверяет она его. — У меня всё-всё есть.
— Как тут кормят? Терпимо, говоришь?
— Последнее время неплохо, — отвечает она. — Есть можно. Сегодня съела немножко ветчины и кусок шоколадного пирога. Мне и хватит. Я ж отродясь много не ела.
— Ты всю жизнь ешь не больше котенка, — сетует он. — Надо заставлять себя, Эльва. Если дров не подкидывать, огонь и потухнет.
— Сколько живем, столько ты мне это твердишь, — говорит она.
В ее голосе столько нежности, что мне стыдно подслушивать. Я отворачиваюсь от них и лежу, не двигаясь. Звенит звонок. Время посещений окончено. Том Жардин неуклюже проходит к выходу.