— Вы же можете мне что-нибудь выписать?
Он кивает, ощупывает меня, затем слабенько, натужно улыбается, и я вижу, что его роль тоже не так проста.
— Конечно, могу. Не беспокойтесь, миссис Шипли. Я распоряжусь. Вам будет полегче.
Позже приходит Марвин — на этот раз с Дорис. И с цветами. Чудеса не прекращаются. И это не обычные садовые цветы. Розы из цветочной лавки, бледные бутоны, только-только начавшие распускаться, в зеленой стеклянной вазе, разбавленные пушистыми ветками аспарагуса.
— Ох, ну зачем же вы…
— Мы подумали, вам понравится, — говорит Дорис. — Цветы лучше всего поднимают настроение. Вот вам сорочки, розовая и голубая, все правильно? Одеколон и сеточки для волос. Хотите, причешу сейчас.
— Да, пожалуй. Ужасно надоели эти космы до плеч. Не терплю неопрятности.
— Как ты, мама? — спрашивает Марвин.
Какой глупый вопрос. Но я оправдываю его ожидания, ибо так проще.
— Ничего.
— Вчера получили весточку от Тины, — говорит Дорис.
— Как у нее дела?
Дорис вздыхает, втыкает последнюю шпильку мне в волосы, шумно падает на стул рядом с койкой. На ней серый шелковый костюм. Мне кажется, ей в нем жарко, да и вид у него помятый. Как это в ее духе — наряжаться ради посещения больницы. Букет на шляпе глупо кивает. Все ее шляпы ужасно безвкусны. Вечно пестрят искусственными цветами. Голова, что оранжерея, засаженная клубневыми бегониями и усыпанная лепестками всех оттенков розового: свежая плоть, румянец, кровь. Теперь я вижу: ее что-то тревожит.
— Что стряслось, Дорис, в конце концов? Тина заболела?
— Замуж она выходит, — говорит Дорис.
Я смеюсь от облегчения.
— Глядя на тебя, я уж подумала, что она ногу сломала. А что такого ужасного в замужестве? Кто у нас жених?
— Молоденький адвокат, пару месяцев знакомы. Нет, я верю, что он хороший парень и все такое, да и дела, Тина говорит, у него неплохо идут. Но она же только-только начала с ним встречаться.
— Подумаешь. Она не ребенок. Двадцать пять же ей?
— В сентябре двадцать семь стукнуло, — поправляет Дорис.
— Да хоть бы и шестьдесят ей было, ты бы волновалась за нее точно так же.
— Неправда, — говорит Дорис, поджав губы. — Мне кажется…
— Ну ладно вам, — вклинивается Марвин. — Не о чем тут спорить. Говорю тебе, Дорис, Тина взрослая, сама разберется.
— Да знаю я. Но все равно — так хочется, чтобы мы знали жениха.
— Тина, она разумная девочка, — говорю я. — Передайте ей…
А что я, собственно, могу ей сказать полезного? Она знает гораздо больше, чем знала я, когда выходила замуж. А если и не знает, разве ей расскажешь? Нечего мне сказать внучке. Вместо слов я тяну и кручу кольцо на правой руке, и вот наконец оно снято.