На ощупь — грубая льняная ткань. Она просовывает в нее мои руки и туго привязывает ремень к кровати. Я пытаюсь высвободиться и понимаю, что связана, как куриная тушка.
— Я не потерплю этого. Даже не думайте. Нельзя так со мной. Это жестоко…
Медсестра говорит тихо, как будто стыдясь содеянного:
— Простите меня. Но вы же можете упасть, понимаете, и тогда…
— Что я, по-вашему, сумасшедшая, чтобы меня в смирительную рубаху наряжать?
— Ну что вы, конечно, нет. Просто вы можете получить травму, вот и все. Пожалуйста…
В ее голосе отчаяние. Если подумать, что еще ей остается? Не сидеть же со мной всю ночь.
— У меня нет выбора, — говорит она. — Не сердитесь.
У нее нет выбора. Это правда. Она не виновата. Даже я это понимаю.
— Хорошо, — я почти не слышу своего голоса, зато слышу ее легкий вздох.
— Простите меня, — беспомощно повторяет она, напрасно извиняясь — быть может, от имени Бога, который никогда не просит прощения. Приходит мой черед виниться:
— От меня столько хлопот…
— Да что вы. Все нормально. Сейчас сделаю вам укол. Вам полегчает, сразу заснете.
Что удивительно, несмотря на полотняные путы, я и правда засыпаю.
Проснувшись, я вижу, что на второй койке кто-то сидит. Читает журнал, ну или делает вид, что читает. Иногда подвывает, кладя руку на живот. Ей лет шестнадцать на вид, и у нее острые скулы и кожа оливкового оттенка. Она нерешительно поглядывает на меня темными узковатыми глазами. Прямые волосы, черные, густые и блестящие. Дочь Поднебесной, как я бы сказала раньше.
— Доброе утро, — не знаю, правильно ли я делаю, но она, кажется, рада. Она опускает журнал и улыбается мне. Лучше сказать, усмехается — в общем, изображает дерзкую, нагловатую ухмылку, что вся без исключения современная молодежь считает улыбкой.
— Здрасьте, — говорит она. — Вы миссис Шипли. Я прочитала. Меня зовут Сандра Вонг.
Она говорит в точности как Тина. Явно родилась в этой стране.
— Очень приятно.
Нелепая формальность, обращенная к этому ребенку, — это плод моей внезапной уверенности: передо мной потомок одной из женщин с крохотными ножками, что мистер Оутли незаконно привез на своем опасном судне с двойным дном во времена, когда азиатские жены были не в почете. Кто знает, может, не купи ее бабушка билет на пароход, у меня бы не было моего дома. Любопытная мысль. Мистер Оутли однажды показал мне туфельку. Она была не больше детской, а принадлежала взрослой женщине. Шелковый верх, расшитый изумрудными и золотыми нитями, подошва лодочкой из бечевки и гипса — наверное, ходили на них, как на миниатюрных качалках. Ничего этого я не говорю. Для нее это была бы история древнего мира.