— Мне аппендикс будут вырезать, — говорит она. — Уже скоро. Срочная операция. Ночью вообще плохо было. Сама напугалась и мать напугала. А вам аппендикс вырезали? Это больно?
— Вырезали много лет назад, — говорю я, хоть мне не то что аппендикс, даже гланды не удаляли. — Пустячная операция.
— Да? — говорит она. — Точно? Мне пока операций не делали. Когда в первый раз, так и не знаешь, чего ждать.
— Ты не волнуйся, — успокаиваю ее я. — Сейчас такие операции как орехи щелкают. Оглянуться не успеешь, и уже как новенькая.
— Думаете? А я вот не знаю. Ночью аж жутко стало. Не хочу я эту анестезию.
— Нашла чего бояться. Немножко неприятно потом будет, и все дела.
— Да? Честно?
— Честное слово.
— Наверно, вы знаете, что говорите, — предполагает она. — Поди, штук сто операций перенесли.
Я чуть не заливаюсь смехом. Но она обидится, потому я сдерживаюсь.
— С чего ты так решила?
— Ну… Я в смысле, что вы это… не девочка уже…
— С этим не поспоришь. Но операций у меня было совсем немного. Наверное, мне везло.
— Это точно. Маме вон в позапрошлом году матку удалили.
В ее возрасте я не знала, ни что такое матка, ни как ее можно удалить.
— Вот как. Это плохо.
— Да уж. Та еще процедурка. Тут, знаете, дело даже не в самой операции, а в эмоциональных проблемах после нее.
— Да что ты?
— Угу, — с видом знатока говорит она. — Несколько месяцев мать на взводе была. Все никак не могла смириться, что детей больше не будет. Уж не знаю, куда ей еще детей. Пятеро уже есть. Я вторая.
— Немаленькая, однако, у вас семья. А отец твой чем занимается?
— Магазин у него.
— Вот как. И у моего был.
Не стоило этого говорить. Между нами временная пропасть, к чему ей это сходство?
— Да? — равнодушно произносит она. Затем смотрит на часы. — Сказали, придут с минуты на минуту. Ну и где они? В такой огромной больнице, пожалуй, и забыть про человека можно.
— Сейчас придут.
— Нет уж, прямо сейчас не надо, — говорит она.
Глаза ее расширяются, превращаясь в персиковые косточки. Янтарная радужка блестит.
— Матери не разрешили остаться. — Затем с вызовом: — Я-то и без нее справлюсь. Но все не так скучно бы было.
Появляется энергичная медсестра, сдвигает занавески у ее койки.
— Что, уже пора? — жалобно, неуверенно спрашивает она. — Больно будет?
— Даже не почувствуешь, — уверяет медсестра.
— А это долго? А маму потом пустят? Куда вы меня повезете? Эй, вы что задумали? Там-то зачем брить?
Сколько вопросов, сколько ужаса в ее голосе. Тоже мне повод страдать. Я чувствую себя толстой и умудренной опытом старухой — лежу и думаю: ничего, ума наберется.