Каждый день Джон задавал тысячи вопросов. Чем спрашивать Брэма, уж лучше было приберечь дыхание для того, чтобы дуть на горячую кашу: он все равно никогда ничего не читал, кроме каталогов магазинов «Итон» и «Хадсонс Бэй». Я еще худо-бедно поддерживала эрудицию. Тетушка Долли, благослови ее Господь, посылала мне журналы даже после того, как после смерти отца вернулась в Онтарио к сестре. Один из них, «Этюд», был посвящен музыке. В отличие от нее, я не играла на пианино, но мне так нравилось смотреть на тоненьких барышень, исполняющих в концертных залах Шопена, — если верить фотографиям, эти барышни все же где-то существовали. Я порылась в своем черном чемодане, достала оттуда школьные книги и внимательно их перечитала, но это не сильно помогло. Для поэзии Джон был слишком мал, да и стихи были все больше женские. Собранные когда-то произведения Браунинга я выкинула, ибо после школы мне больше по душе была его жена с ее «Сонетами с португальского» — именно эту книжку я и нашла в чемодане, и на ее страницах дурочка с моим именем когда-то писала фиолетовыми чернилами примечания вроде «NВ! страсть» или «женская доля».
Своих денег у меня не было, но я придумала, как их достать. На самом деле, как ни больно это признавать, научила меня не кто-нибудь, а Джесс, дочь Брэма. У нее появились новые туфли с несуразными медными застежками, и, когда я спросила ее, на какие шиши она их купила, она ответила: «С яиц, конечно, только не говори мне, что ты этим не занимаешься!» Единственная возможность для фермерских жен обрести хоть какую-то независимость от мужей — это продажа яиц, это знали все, кроме меня. Я тогда фыркнула и сделала вид, что такое занятие ниже моего достоинства, ибо эта Джесси была крайне неряшливым созданием, даже не верилось, что она сводная сестра моих сыновей. Но где еще мне было достать наличных? Я стала делать, как все; Брэм ни разу не сказал об этом ни слова, и я так и не узнала, догадывался он или нет. Как бы то ни было, я считала, что заслужила эту мелочь — ведь за птицей ухаживала я. Мерзкие создания — как же я ненавидела их беготню и кудахтанье. Поначалу я даже не могла заставить себя к ним прикоснуться, настолько противны мне были их грязные перья и истеричное хлопанье крыльями. Со временем я даже научилась сворачивать им шеи когда надо, но они по-прежнему вызывали во мне отвращение, в живом виде или мертвом, и если я ощипывала и готовила курицу, то есть ее уже не могла. Я бы скорее съела крысиное мясо.
Я купила граммофон с огромным черным раструбом и ручкой, которую надо было беспрестанно крутить, а к нему пластинки. «Аве Мария», «Триумфальный марш» из «Аиды», «В монастырском саду»