Заключенный казался чистокровным человеком: высокий и широкоплечий, с лицом, покрытым короткой густой бородой. На одного из клановцев, лучших наемных убийц, он походил мало: те до смерти сохраняли юношескую стройность, оставаясь юркими, словно змеи. И еще — не было в узнике присущей им равнодушной смертоносности. Нет, заключенный выглядел как обычный воин: сильный, опасный в битве, но не обученный убивать исподтишка, вряд ли умеющий воткнуть нож в спину, подсыпать яд или подкинуть в купальню сешельскую гремучку.
— Венд ар-Син, — проговорил господин странным тоном, продолжая держать факел. — За что же ты решил меня убить?
В желто-зеленых глазах узника сверкнула бессильная ярость:
— Раз сподобился вспомнить имя, должен вспомнить и причину!
Арон, не в силах оторваться, смотрел на своего лучшего друга, более родного, чем мог бы быть брат… и уже два года как мертвого. Человек в железном ошейнике выглядел старше, чем тот Венд, которого северянин однажды похоронил, на лице прибавилось шрамов. Вот только его Венд никого не умел ненавидеть так, чтобы это чувство выжгло все остальные, оставив только горькую пустоту. Этот, постаревший, умел.
Арон стоял, замерев, в руке чадил и брызгал искрами факел, а в голове проносились, одна другой невероятнее, идеи относительно того, что он мог теперь сделать.
Освободить сейчас Венда, сорвать с него этот позорный рабский ошейник… И что дальше? Человек, так похожий и одновременно не похожий на его друга, вряд ли станет растроганно благодарить, скорее уж повторит попытку, из-за которой оказался в подземелье. Глаза этого Венда говорили: не найдется оружия, он зубами перегрызет врагу глотку.
Приказать отвести наверх, в свои покои? Уже там попытаться объяснить, рассказать историю их дружбы, их других жизней, поведать о своей встрече с демоном? И ожидать, что человек, так сильно его ненавидящий, поверит в подобную сказку? Сам Арон на месте Венда точно бы не поверил. Счел бы придумавшего такое или безумцем, или негодяем, замыслившим новую интригу.
Так что же, пока оставить все как есть? Притвориться, что ему все равно, и уйти? Но прежде понять, чем именно вызвал такую ненависть?
Судя по присутствию Венда, демон действительно сдержал слово, вернул близких Арона к жизни; но любой человек знает, что у подарков демона есть обратная сторона. Сам Арон в новой жизни оказался другим, могущественным и страшным человеком; значит, и те, кого он знал и любил в прошлой жизни, изменились.
С того момента как в его покои вошли слуги, неся завтрак, а следом явился перепуганный паж, Арону пришлось играть чужую роль, черпая вдохновение лишь из реакции зрителя да собственного здравого смысла. Он словно танцевал-сражался, стоя на узкой крепостной стене, желая спросить о многом, но боясь вызвать у мальчишки чрезмерные подозрения. Риен в качестве первого собеседника подошел великолепно: пока плохо умеющий притворяться, открытый и искренний. Северянин узнал бы у пажа еще о многом, но стоило тому упомянуть подземелья, как в дело властно вмешалась интуиция.