Но минуло некоторое время, и на том месте, где брадобрей вырыл ямку, вырос тростник. И когда дул ветер, тростник начинал шелестеть, а в его шелесте отчетливо можно было расслышать слова:
— У царя Мидаса ослиные уши… у царя Мидаса ослиные уши…
Кто-то услышал, рассказал другому, тот — третьему, и постепенно тайна царя стала известна всем. Как говорится, секрет в безопасности, когда о нем знает только один человек, а если знают двое — то знают все.
Когда Мидас прослышал, что о его уродстве теперь известно всем, он горько пожалел, что присудил победу Пану. Вот куда завела его неуемная алчность! Но некого было винить, кроме себя, во всех несчастьях своей жизни он был повинен сам!
Конечно, царь все же приговорил болтливого брадобрея к смерти, но это ничему не могло помочь. Жить в таком позоре Мидас не мог. Он напился бычьей крови — ведь всем известно, что она смертельна для ослов, а Мидас теперь был в некотором роде ослом — и умер, оставив по себе память как об одном из самых алчных, богатых — и неразумных людей на свете.
(Мари-Мадлен де Бренвилье, Франция)
Кончина этой дамы была столь ужасна, что невольно заставляет исполниться к ней самой горячей жалости… но лишь до той поры, пока не узнаешь, что, собственно, послужило причиной такой жестокости людей по отношению к ней. Да всего-навсего ее собственная жестокость! Она получила по заслугам. Но разве заслуженно пострадали те, кого мучила и убивала она? Нет, они не совершили никаких преступлений против нее. Жертвами ее они стали по одной причине — из-за непомерной, изумляющей алчности сей особы. Звали ее Мари-Мадлен де Бренвилье, и она стала во Франции притчей во языцех, именем почти нарицательным, олицетворением невероятной алчности и ошеломляющей бессердечности… а также удивительной красоты, которая сопутствовала ее ужасным качествам.
Есть такое растение — саррацения. Ему подобна и незамысловатая росянка. Они в самом деле похожи на цветы, но вместо лепестков у них — так называемые ловчие листья. Растения такого рода выглядят неодолимо приманчиво для глупеньких мошек, но стоит тем коснуться его листьев, как они захлопываются — и насекомое погибает, отравленное ядом, который она приняла за нектар. Да, это лишь обманка, яд прикинулся нектаром, лист-ловец прикинулся цветком… Точно так же Мари Бренвилье лишь прикидывалась нежной и милой женщиной с сострадательным сердцем. Но вместо сердца у нее был бездонный кошель, наполнить который было невозможно!
А между тем все началось именно с сердца — с сердечной привязанности, с любви. С самой пылкой и страстной любви, которая однажды вспыхнула в сердце Мари-Мадлен Бренвилье, обворожительной супруги маркиза де Бренвилье, полковника Нормандского полка. Люди, видевшие сию даму, описывают ее самыми восхищенными словами, словно некий нежный цветок: «В возрасте двадцати восьми лет маркиза Бренвилье была в расцвете красоты; при невысоком росте отличалась прекрасной фигурой; у нее было поразительно миловидное округлое лицо, а правильные черты казались тем правильней, что их никогда не искажали никакие внутренние волнения; при взгляде на нее казалось, что это лицо статуи, которое силой волшебства вот-вот обретет жизнь, и очень многим случалось принимать за отсвет безмятежности, присущей чистой душе, то холодное и жесткое безразличие, что является всего лишь маской, скрывающей уязвленность…»