Данилыч только головой покачал, вспомнив батюшку своего, спившегося плотника. Вот подивился бы, услышав сие чинопочитание! Небось и не поверил бы, что речь о родном сыне идет. А еще больше озадачился бы, узнав, что, оказывается, ведет род свой от неких польских шляхтичей, некогда переехавших в Россию. Такую байку запустил Александр Данилыч, когда метил в герцоги Курляндские. Происхождение свое от Александра Невского или еще кого-то из столпов земли Русской он никак исчислить не мог, хоть наизнанку вывернись, а вот изыскать среди поляков свои корни шляхетские, то есть дворянские, кое-как можно было исхитриться. Жалованное царем княжеское достоинство — дело хорошее, однако неплохо бы и соломки подстелить…
А впрочем, со слабой улыбкой подумал Данилыч, ничто, никакое безродство никогда не мешало ему в жизни. Он был первым подле государя во всех его делах, он был первым во всяком бою, во всякой учебе и стройке, затеваемых Петром. Алексашка даже первым опробовал обеих его самых любимых женщин — Анну Монс и государыню Екатерину, ныне покойную, некогда звавшуюся Мартой Скавронской… Он был первым и в приятнейшем деле насыщения своей алчности, которая в нем зародилась и разрослась на тех должностях, куда он был щедро назначаем своим другом-государем. Богатство само липло к его рукам… ну а когда не липло, Алексашка умел взять его силой, хитростью, наглостью — тут уж ему не было равных!
* * *
На театре русской истории полным-полно действующих лиц, исторические роли которых могут быть изображены как мрачно-черной, так и сияюще-белой краской. Взять хоть князя Владимира, святого и грешного, да и великого государя Ивана Васильевича Грозного, да того же Петра! Таким же был и Александр Данилович Меншиков.
Службу он начал с 1686 года денщиком молодого Петра, а попал к нему от верного друга Франца Лефорта. Предполагалось, что Алексашка — долгие годы его другим именем никто и не называл! — станет просто ушами и глазами пронырливого немца в царских покоях, однако Лефорт, как высоко ни ценил веселого, смышленого молодца, все же и сам удивлялся, сколь высоко взлетел тот через самое малое время. Петр не мог не оценить исключительные дарования и усердие Алексашки. Он был словно зеркалом молодого государя — зеркалом, в котором отражались все его наилучшие и наихудшие качества. Однако это зеркало, даже отражая худшее, вселяло в Петра не уныние, а бодрость, заставляло идти дальше в своей государственной деятельности, непохожей на все предыдущие, искать новые пути и средства, а если надо — брать их с бою. И в том Алексашка тоже был рядом с царем, если надо — даже и впереди.