Девочка подумала и протянула сильно помятую купюру Нифонтовой. Та уважительно расправила ее, спрятала в передник.
— Вот, Ниночка, — продолжала Серафима, — теперь у тебя есть свои деньги. Это большие деньги! Ты можешь потребовать их у меня сразу и потратить на что захочешь. Ты можешь забирать их частями и покупать себе конфеты, лимонад, игрушки, когда захочешь. Каждый раз я буду отчитываться перед тобой об оставшейся сумме. Ты согласна?
— Да! — восхищенно прошептала девочка.
— Очень хорошо, — ледяным голосом сказала Серафима. — Ты заработала милостыней большие деньги. Просить милостыню — тоже занятие. Но это такое занятие, которое не признается в нашем доме достойным человека. Поэтому на весь срок, в течение которого остальные мальчики и девочки заработают такие же деньги в саду, на пасеке, собирая ягоды в совхозе и выполняя другую работу, ты освобождаешься от всякого труда. Я думаю, что на это уйдет примерно год. Но может быть, и больше. Ты согласна на это?
Ниночка заплакала. Было понятно: Серафима ужалила ее в самое больное место, придумала худшее из возможных наказаний. Потрясенный Джон молчал. Молчал и священник, отвернув лицо в сторону. Взгляд директора был каменно-равнодушным. Не было сомнений, что Серафима Павловна выполнит все, что сказала. По пунктам.
— Отдайте мне денежку, — попросила Ниночка. — Возьмите свои деньги назад, — сказала она Джону, протягивая доллары дрожащей ручкой. — Спасибо. Мы не нуждаемся в вашей милостыне.
— Простите меня, голубчик! — воскликнула Серафима Павловна, когда Нина скрылась в доме. — Вы поступили искренне, сердечно. Но у нас… нельзя! Ее мать профессиональная нищенка и мошенница. Она в колонии. Она использовала Ниночку в своей профессии. У ребенка это в крови, во всем испорченном составе ее маленькой души. Недавно Нина украла деньги из общей кассы (она у нас не запирается) и держала их у себя неделю. Все дети об этом знали… Потом она все-таки вернула деньги, и мне пришлось отпаивать ее успокоительными каплями. Я поступила жестоко с ней и с вами, но, повторяю, по-другому у нас нельзя!
— Да делайте вы что хотите! — крикнул Джон. — По крайней мере, возьмите деньги и купите ей новые колготки.
— Это невозможно, — повторила директор.
— А-а! — Половинкин махнул рукой и захлопнул дверь «Нивы».
Петр Иванович торопливо попрощался с Серафимой и полез за руль.
— Стойте! — закричала Нифонтова. — Вот сейчас, когда вы махнули рукой, я вас вспомнила!
— Умоляю — поехали! — прошептал Джон.
— Зря вы обиделись, — говорил Петр Иванович, когда они снова выехали на Симферопольское шоссе. — Серафима знает, что делает. Эти дети не просто сироты, не просто отсталые в развитии. Это дети преступников. На своем коротком веку они видели такое, Джон, что нам с вами в страшном сне не приснится. В других детских домах с ними отказываются работать, и только Серафима находит с ними общий язык.