Саша не возражала тоже, но по другой причине: она считала, что Ритка неправильно оценивает свою внешность и умственные способности – сто замужеств в течение жизни вряд ли ее ожидают. Так оно впоследствии и оказалось: Рита первый раз вышла замуж в тридцать шесть лет, через два года развелась, после развода оказалась на улице, потому что из своей квартиры муж ее выгнал, а родительскую она продала, чтобы у него был начальный капитал для собственного дела. Она стала пить и еще через два года умерла – зря ей казалось, что жизнь длинная…
Но все это еще даже не маячило впереди, понятно было только, что будущее состоит из сплошного счастья, и, выходя замуж за Франца, Саша ничего наперед не загадывала. Зачем, если и настоящее вполне увлекательно?
Свадьбу играли в том самом доме, по соседству с которым она колотила соляную курицу о камни. Была весна, солнце сияло над головой, Альпы сияли невдалеке, гости сидели за длинными столами во дворе, некоторые женщины пришли в старинных крестьянских льняных платьях с вышивкой, хотя происходили из самых что ни на есть аристократов, как и жених…
После каждых трех блюд официанты разносили узенькие рюмочки, в которых поверх льда был налит кальвадос, на один глоток, и лежал крошечный шарик яблочного сорбета. Таким образом обозначался краткий перерыв в еде – это называлось «нормандская дыра».
– Почему нормандская? – спросила Саша у своего жениха.
– Это французская традиция, делать такие перерывы. Моя мама из Франции, – ответил он. И добавил: – Она тоже вышла замуж в чужую страну.
И улыбнулся такой чудесной улыбкой, что Саша улыбнулась в ответ и поцеловала его.
После свадьбы молодые перебрались из тихого венского предместья, где Франц жил у родителей, а Саша – у знакомых, в центр города, сняли большую студию возле Нашмаркта – Саше нравилось, что это именно студия, состоящая из единственной, зато огромной комнаты, а не скучная квартира, – и зажили так, как можно было только мечтать.
Франц учился классической филологии в Венском университете. Ему было тридцать лет, и это было второе его образование, у него уже имелась степень магистра философии. Но философия – одно, а филология – другое. Еще он посещал лекции по искусствоведению.
Все это как-то очень подходило к жизни в Вене. Здесь хотелось учиться, хотелось заниматься искусством, здесь это было естественно. И счастье, что покойная бабушка оставила Францу в наследство капитал, на проценты от которого можно было все это себе позволить.
И вот они оба учились искусству, этому была подчинена вся их жизнь, так прекрасно устроенная в любимой квартире-студии, и обоим это нравилось.