— Возможно, — сказал Бадди, и следующие несколько миль прошли в неприятном молчании. Потом, не выдержав, тихо спросил: — Сынок, скажи, ты убежал из дому?
Льюис Фаррен ответил на это улыбкой — не ухмыльнулся, не осклабился, а по-настоящему улыбнулся. Представление о побеге из дома было смешным. Оно развеселило его. Мальчик посмотрел в сторону Бадди, и долю секунды спустя тот обернулся к нему. Их глаза встретились.
Секунду, две секунды, три… неизвестно, сколько продолжался этот миг, когда Бадди Паркинс увидел, что немытый мальчик, сидящий рядом с ним, красив. Он считал для себя непозволительным использовать это слово в описании любого человека мужского пола старше девяти месяцев, но Льюис Фаррен, несмотря на въевшуюся в кожу дорожную пыль, был красив. Чувство юмора моментально победило волнение, и то, что увидел в нем Бадди — пятидесятидвухлетний отец троих сыновей-подростков, — была прямая, открытая доброта, которая только умножилась многочисленными необычными переживаниями. Этот Льюис Фаррен в свои (по его собственному определению) двенадцать лет в каком-то отношении зашел дальше и видел больше, чем он, Бадди Паркинс, и то, как он видит и понимает, делает его красивым.
— Нет, мистер Паркинс, я не убежал, — сказал мальчик.
Затем он моргнул, взгляд вновь ушел вглубь, глаза потеряли ясность и перестали светиться, и мальчик откинулся на спинку сиденья. Он приподнял колено, уперся им в щиток и подложил под себя газету.
— Нет, я так не думал, — сказал Бадди Паркинс, возвращая свое внимание на дорогу. Он успокоился, хотя и не мог понять почему. — Я верю, что ты не врешь. В некоторой степени.
Мальчик не ответил.
— Ты работал на ферме?
Льюис удивленно посмотрел на него.
— Да. Последние три дня. Два доллара в час.
И твоя мама не нашла времени, чтобы постирать тебе одежду, прежде чем отправлять тебя к сестре? — подумал Бадди. Но сказал он совсем другое:
— Льюис, я предлагаю тебе поехать ко мне домой. Я не говорю, что ты сбежал или что-то такое, но если ты из Огайо, то я готов съесть эту старую машину со всеми потрохами. У меня самого трое сыновей, младший, Билли, только года на три старше тебя, но мы в состоянии прокормить еще одного мальчика. Ты можешь пожить у меня сколько захочешь, в зависимости от того, сколько ты сможешь отвечать на мои вопросы, — потому что я начну задавать их сразу, как мы преломим хлеб.
Он пригладил рукой свою седеющую прическу и взглянул на Льюиса Фаррена, который теперь был похож просто на маленького мальчика.
— Я приглашаю тебя, сынок.
Улыбаясь, мальчик ответил: