Пространство, время и неизлечимый романтик (Стражински) - страница 3

* * *

Достаточно окрепнув, Маркус покинул больницу и вышел на улицу Йедора, столицы Минбара. За триста лет с тех пор, как он в последний раз бывал здесь, город почти не изменился. Кристаллические пики и башни все так же поражали своей холодной красотой. Навстречу попадалось гораздо больше людей и других инопланетян, чем он видел раньше, но оно и понятно, ведь Минбар стал теперь центром Альянса.

Рейнджеры сами ныне были галактической легендой, их честность и беспристрастность уважали сотни миров. Если рейнджеров призывали для разрешения конфликта, их вердикты считались совершенно неоспоримыми. А если для восстановления порядка требовалось принуждение силой, они становились такой силой. Силой, которую применяли только в исключительных случаях, и никогда в политических или личных целях.

«Кажется, в конце концов, оно того стоило», подумал Маркус, но обнаружил, что далек от всего этого, чувствуя себя историком навыворот, свидетелем последствий известных ему событий, но последствий, его почти не касающихся.

«Все, кого я знал, мертвы. Где я смогу найти для себя место?» Сначала ему показалось, что он сможет вернуться в рейнджеры, нагнать все пропущенное, но потом понял, что нынешние рейнджеры — совсем иные. Когда он впервые присоединился к ним, это было нечто новое, возрождение древней традиции для сражений в безнадежной войне. Теперь они — в порядке вещей, даже обыденность. Великая война давно закончилась, она стала древней историей.

«Как и я сам», уныло думал Маркус.

Через несколько часов бесцельных блужданий Маркус очутился в Мемориальном Парке, где были похоронены тела героев, сановников, рейнджеров и бывших президентов Межзвездного Альянса (по крайней мере, тех, кто не исчез таинственным образом).

«Ага, это вышло словно само собой», подумал он. Он осмотрелся и обнаружил, что в глубине души знал, что ищет, не признаваясь в этом даже самому себе.

Мемориал Сьюзан Ивановой возвышался перед ним в виде башни из кристаллов и камня, слои которых, сплетаясь прихотливым узором, разбивали холодный белый дневной свет на миллионы ярко окрашенных лучей. «Какая удачная метафора», решил Маркус.

Стоило ему войти, как у него перехватило дыхание. Он увидел ее лицо, парящее над криптой с телом. «Просто поминальная голограмма», сказал он самому себе. Но это было ее лицо. Лицо тех дней, когда он знал ее, и он не мог смотреть на него без боли.

Он подошел ближе, портрет не отрывал от него взгляда.

— Привет, Сьюзан.

Никакого ответа.

— Почему ты так поступила? — Маркус присел на скамью у крипты. — Я имею в виду, если бы ты этого не сделала, мы были бы сейчас вместе, там, в загробной жизни, или как это теперь называется.